Божественные соперники

Дорога домой под дождем заняла больше времени, чем Айрис бы хотелось, тем более в неподходящей обуви, но Оут был не лучшим местом для пеших прогулок. Старинный город, построенный сотни лет назад на могиле побежденного бога. Улицы извивались как змеи: некоторые были узкими, просто утоптанными, другие – широкими и мощеными, а кое-где обреталась магия. Правда, за последние десятилетия возвели новые сооружения, и Айрис иногда коробило при виде кирпичных зданий с сияющими окнами по соседству с тростниковыми крышами, выщербленными парапетами и башнями забытой эпохи. Или когда она смотрела, как по старинным извилистым улочкам едет трамвай. Словно настоящее пытается замостить булыжником прошлое.

Час спустя Айрис, запыхавшись и вымокнув под дождем, наконец добралась до своей квартиры на втором этаже, где жила с мамой.

Она задержалась у двери, не зная, что ее ждет.

Ее подозрения оказались не напрасными.

Эстер лежала на диване, завернувшись в любимый фиолетовый плащ, с дымящейся сигаретой между пальцев. По всей гостиной валялись пустые бутылки. Электричества не было уже несколько недель, и на буфете горели свечи. На деревянной столешнице уже натекла лужица воска.

Айрис просто стояла на пороге, глядя на маму, пока мир вокруг них не начал расплываться.

– Цветочек, – пьяно произнесла Эстер, наконец заметив дочь. – Вот ты и пришла домой повидаться со мной.

Айрис резко втянула воздух. Хотелось разразиться потоком слов, горьких слов, но тут она заметила, что в квартире стоит тишина. Ужасная, ревущая тишина с клубящимся дымом. Айрис невольно перевела взгляд на буфет, где мерцали свечи, и наконец заметила, чего не хватает.

– Мама, где радио?

Мама изогнула бровь.

– Радио? О, я его продала, милая.

Сердце Айрис упало до самых стертых ног.

– Зачем? Это было радио бабули.

– Оно с трудом находило каналы, солнышко. Пора было от него избавиться.

«Нет, – подумала Айрис, смаргивая слезы. – Тебе просто понадобились деньги на выпивку».

Грохнув входной дверью, она прошла через гостиную в маленькую обшарпанную кухню, обходя бутылки. Здесь свечи не горели, но Айрис ориентировалась по памяти. Она положила на стол надкушенный хлеб и пол-упаковки яиц, потом взяла бумажный пакет и вернулась в гостиную. Собрала бутылки – как же их много! – вспоминая утро и почему опоздала. Потому что мама лежала на полу в луже рвоты, среди осколков стекла, и это зрелище ужаснуло Айрис.

– Брось, – махнула рукой Эстер. С ее сигареты упал пепел. – Я потом уберу.

– Нет, мама. Завтра я должна прийти на работу вовремя.

– Я же сказала, брось.

Айрис уронила пакет, и бутылки в нем звякнули. Она слишком устала, чтобы возражать, и сделала, как хотела мама.

Девушка ушла в свою темную комнату, нащупала спички и зажгла свечи на тумбочке. Но она хотела есть, поэтому вернулась на кухню сделать сэндвич с конфитюром. Мама все это время валялась на диване, пила прямо из бутылки, курила и напевала свои любимые песни, которые теперь не могла слушать, потому что радио больше не было.

В тишине своей комнаты Айрис открыла окно и стала слушать дождь. Воздух был холодным и бодрящим; в нем чувствовалось дыхание задержавшейся зимы, но Айрис нравилось, как он пощипывает и заставляет кожу покрываться мурашками. Это напоминало ей, что она жива.

Доев сэндвич и яйца, она наконец сменила мокрую одежду на ночную рубашку. Осторожно разложила на полу промокшую «Печатную трибуну», чтобы просохла. Теперь, побывав в кармане, страница с рисунком чудовища еще больше расплылась. Айрис смотрела на него, пока не почувствовала в груди резкий толчок, и тогда полезла под кровать, где прятала бабушкину печатную машинку.

С облегчением девушка вытащила ее на свет, довольная тем, что машинка оказалась на месте после неожиданного исчезновения радио.

Усевшись на полу, Айрис раскрыла матерчатую сумку и достала начало эссе, теперь помятое и промокшее под дождем. «Найди какую-нибудь хорошую тему, и я, может, подумаю над тем, чтобы разместить твою статью в колонке на следующей неделе», – сказал Зеб. Вздохнув, Айрис вставила чистый лист в печатную машинку бабули и коснулась клавиатуры. Но снова бросив взгляд на размазанного чернильного монстра, она поймала себя на том, что пишет нечто совершенно отличное от своего эссе.

Она давно не писала Форесту, и вот сейчас вдруг принялась за письмо. Слова полились сплошным потоком. Айрис не позаботилась поставить дату или начать с «Дорогой Форест», как печатала ему в других письмах. Она не хотела писать его имя, видеть на бумаге. Сердце болело, и девушка сразу перешла к делу.

Каждое утро, когда я пробираюсь через море маминых зеленых бутылок, я думаю о тебе. Каждое утро, когда надеваю тренч, который ты мне оставил, я думаю о том, вспоминаешь ли ты меня хотя бы мимоходом. Представляешь ли, каково мне без тебя и каково маме.

А может, ты думаешь только о сражениях за Энву? Может, тебя пронзила пуля или штык? Может, ранил монстр? Может, ты лежишь в безымянной могиле, которая засыпана пропитанной кровью землей, и я никогда не смогу преклонить пред ней колени, как бы отчаянно моя душа ни стремилась найти тебя.

Мне ненавистно, что ты оставил меня вот так.

Я ненавижу тебя, но еще больше – люблю, потому что ты смелый и в тебе столько света, которого я, наверное, никогда не обрету и не пойму. Столько рвения бороться так яростно, что даже смерть над тобой не властна.

Иногда я не могу вдохнуть полной грудью. Разрываюсь между беспокойством и страхом, а в легких так тесно… Ведь я не знаю, где ты. Прошло пять месяцев с тех пор, как я обняла тебя на прощание на станции. Пять месяцев, и я могу только гадать, то ли ты пропал без вести на фронте, то ли просто слишком занят, чтобы написать. Вряд ли я смогла бы вставать по утрам, вообще выбираться из постели, если бы пришли известия, что ты погиб.

Я желаю, чтобы ты был трусом ради меня, ради мамы. Желаю, чтобы сложил оружие и разорвал клятву верности богине, которая призвала тебя. Желаю, чтобы ты остановил время и вернулся к нам.

Айрис выдернула бумагу из пишущей машинки, сложила вдвое и подошла к платяному шкафу.

Когда-то бабуля прятала записки для Айрис – иногда в ее комнате, а бывало, что подсовывала под дверь, или под подушку, или в карман ее юбки, чтобы девочка нашла их позже, в школе. Несколько ободряющих слов или строчка из стихотворения. Айрис всегда было приятно их находить. Это стало традицией, и Айрис училась читать и писать, обмениваясь с бабушкой записками.

Так что для нее было вполне естественно просовывать письма Форесту под дверь шкафа. У брата не было своей комнаты, как у Эстер и Айрис, – он спал на диване, но этот шкаф много лет они с сестрой делили на двоих.

Шкаф представлял собой небольшое углубление в каменной стене. Арочная дверь оставила на полу неизгладимую царапину. Вещи Фореста висели справа, Айрис – слева. Одежды у брата было мало: несколько рубашек на пуговицах, брюки, кожаные подтяжки и пара поношенных ботинок. Правда, у Айрис нарядов тоже было не слишком много. Оба носили одежду, пока она не приходила в полную негодность, латали дыры, подбивали потрепанные края.

Айрис оставила одежду брата в гардеробе, хотя он и шутил, что в его отсутствие она может забрать все место себе. Когда Форест ушел на войну, первые два месяца Айрис терпеливо ждала, что он напишет, как обещал. Но потом мать начала пить, да так, что ее уволили из «Разгульной закусочной». Счета оставались неоплаченными, еды в буфете не было. Айрис ничего не оставалось, как бросить школу и искать работу. Все это время она ждала письма от Фореста.

Он так и не написал.

Айрис больше не могла выносить молчание. Адреса у нее не было и вообще никаких сведений о том, где служит брат. Ничего, кроме любимой традиции, и она поступила так, как сделала бы бабуля, – сунула сложенный листок в шкаф.

К ее изумлению, на следующий день письмо исчезло, словно его сожрали тени.

Сбитая с толку, Айрис напечатала еще одно письмо Форесту и просунула под дверь шкафа. Оно тоже исчезло, и тогда Айрис недоверчиво исследовала шкаф и обратила внимание на старые камни в стене, словно столетия назад кто-то заложил какой-то древний проход. Может, на ее страдания отозвалась магия из костей побежденного бога, захороненного под городом? Вот бы магия каким-то образом взяла письмо и отнесла на западных ветрах туда, где сражается ее брат.