Божество

Я бросила на него злобный взгляд:

— Никто не хочет убивать тебя, но ты тот, у кого есть возможность стереть с лица земли всех Олимпийцев. Но все говорят "давайте убьем того, кто ничего не делает!" А ты просто можешь раствориться в закате после моей смерти.

Его губы снова изогнулись:

— Я бы не ушел после твоей смерти. Мне было бы грустно.

— Тебе было бы грустно, потому что ты уже не стал бы Убийцей Богов, — я взяла свой сендвич и медленно его перевернула. — Оливия меня ненавидит.

— Алекс…

— Что? — я подняла глаза. — Да, потому что я позволила Калебу умереть.

Его глаза сузились.

— Ты не позволяла Калебу умереть, Алекс.

Я вздохнула, борясь с внезапным желанием заплакать. Это точно, сегодня я была морально раздавлена.

— Я знаю. Мне её не хватает.

— Ты хотя бы пыталась поговорить с ней? — его глаза расширились под моим взглядом. Он показал на сендвич. — Ешь.

Я неохотно откусила большой кусок.

Сет изогнул бровь, наблюдая за мной.

— Голодная?

Я проглотила. Еда тяжелым комом опустилась в мой желудок.

— Нет.

В течение нескольких минут мы не разговаривали. Вопреки желанию, я перевернула левую руку и посмотрела туда, где мягко светилась руна в виде скобки.

— Ты… ты сделал это специально?

— Что? Руну? — он взял мою руку и держал её ладонью наверх. — Нет, я сделал это не специально. Я тебе уже говорил это.

— Я не знаю. Ты выглядел так, как будто действительно сильно концентрировался, когда это случилось.

— Я концентрировался на твоих эмоциях, — Сет провел большим пальцем над знаком, почти касаясь его. — Тебе это не нравится, да?

Нет, — прошептала я. Еще одна руна значила еще один шаг к тому, чтобы стать кем-то — чем-то другим.

— Это естественно, Алекс.

— Это не кажется естественным, — мои глаза метнулись к нему. — Что она значит?

— Сила богов, — ответил он, удивив меня. — Другая значит храбрость души.

— Храбрость души? — рассмеялась я. — Это бессмыслица.

Его рука скользнула к моему запястью, большой палец лежал у меня на пульсе.

— Это первые знаки, которые получает Аполлион.

Мое запястье казалось таким маленьким в его руке, даже хрупким.

— Твои тоже появились раньше времени?

— Нет,

Я вздохнула:

— Что произошло… между нами вчера вечером?

На его губах играла озорная улыбка.

— Ну, большинство называют это "целоваться".

— Это не то, что я имела в виду, — я выдернула руку и потерла ладонь о кромку стола. — Я чувствовала это — энергия, или как ты это называешь — уходила из меня в тебя.

— Тебе было больно?

Я покачала головой:

— Это было в некотором роде даже приятно.

Его ноздри затрепетали, как если бы он чувствовал запах, который ему нравился. Потом, без всякого предупреждения, он перегнулся через стол, обхватил мои щеки ладонями и поднес свои губы к моим. Поцелуй был мягким, дразнящим, и я чувствовала себя на самом деле странно. Поцелуи прошлой ночью не в счет — или, по меньшей мере, я убедила себя в этом. Итак, это был первый настоящий поцелуй после Катскиллс, и он происходил на публике. И я все еще держала в правой руке сендвич. Поэтому да, это было ненормально.

Сет отстранился, улыбаясь:

— Я думаю, в таком случае нам нужно делать это чаще.

Мои щеки горели, потому что я знала, что люди пялились.

— Целоваться?

Он рассмеялся:

— Я целиком и полностью за то, чтобы больше целоваться, но я имел в виду то, что произошло прошло ночью.

Гнев взялся из ниоткуда и овладел мной.

— Почему? Ты что-то почувствовал?

Одна бровь поднялась:

— Ох, я кое-что почувствовал.

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

— Я имела в виду, когда ты держал меня за левую руку и появился знак. Ты что-нибудь почувствовал?

— Ничего, что бы ты хотела услышать.

— Боги, — я сжала сендвич. Капли майонеза разлетелись с пластиковой тарелки. — Я даже не знаю почему с я с тобой разговариваю.

Сет медленно выдохнул:

— У тебя ПМС или что? Потому что твои перемены настроения меня убивают.

Какое-то время я смотрела на него, думая, надо же, он действительно это сказал? И потом я отвела руку назад и запустила сендвич через стол. Он ударился об его грудь с удовлетворительным "шлеп", но именно выражение его лица, когда он вскочил с кресла, почти заставило меня улыбнуться. Смесь недоверия и ужаса отражалась на его лице, когда он смахивал с рубашки и брюк куски латука и ветчины.

В комнате было всего несколько человек, в основном младшие полукровки. Все они смотрели огромными глазами.

Бросаться сендвичами в Аполлиона — это не то, что часто делают на публике. Я ничего не смогла с собой поделать, я рассмеялась.

Голова Сета вскинулась. Его глаза были раскаленной злобной охрой.

— Тебе стало лучше?

От смеха у меня начали течь слёзы.

— Да, вроде бы.

— Знаешь, давай отменим сегодняшнюю тренировку после занятий, — его челюсть напряглась, щеки горели. — Отдохни.

Я закатила глаза:

— Как хочешь.

Сет открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но остановился. Отчистив остатки ветчины и сыра, он развернулся и ушел. Я не могла поверить, что только что бросила свой обед в Сета. Это было немного экстремально даже для меня.

Но это было смешно.

Я хихикала себе под нос.

— Ты собираешься это убирать?

Подпрыгнув в стуле, я посмотрела вверх. Линард вышел из-за колонны, разглядывая беспорядок на полу.

— Ты что, следишь за мной?

Он натянуто улыбнулся:

— Я здесь для того, чтобы быть уверенным, что ты в безопасности.

— Это ненормально, — я отодвинулась со стулом, взяв салфетки с тарелки. Я собрала, что смогла, но майонез впитался в ковер. — Это идея Люциана?

— Нет, — он сложил руки за спиной. — Это был приказ декана Андроса.

Я затихла:

— Правда?

— Правда, — повторил он. — Ты должна идти. Твое следующее занятие скоро начнется.

Я отсутствующе кивнула, выбросила мусор и взяла сумку. Приказ Маркуса удивил меня. Я ожидала, что Люциан натравит на меня своих Охранников. Он не хотел бы, чтобы что-то случилось с его драгоценным Аполлионом. Может быть, Маркус находил меня не такой отвратительной, как я думала.