Божьи воины

Однако на рынке у церкви все уже кончилось. Защитников башни – в том числе много женщин и детей – выволокли из здания, согнали под стену. Там был Ярослав из Буковины, он отдавал приказы. Долетающие с южной стороны города звуки бойни заглушали его голос, но жест, который он сделал, сомнений не оставлял. Пленных собрали в кучу, придавили к стене. Из толпы вытаскивали по одному, по двое. Бросали на колени. И убивали. Кровь лилась потоками, плыла пенистой рекой, выплескивая из канав мелкорубленую солому и навоз.

– Помилосердствуйте! Лююююди! – завыла кинутая на колени горожанка в коричневой юбке. – За что? Зачем? Богом молю…

Удар палицей разбил ей голову, как яблоко. Она упала, не застонав.

– Потому что я звал – и вы не отвечали, – пояснил стоящий сбоку Прокоп Голый, – говорил, а вы не слушали, но делали злое в очах моих и избирали то, что было неугодно мне. [270] Поэтому я предназначаю вас под меч. Все вы погибнете.

– Братья! Божьи воины! – воскликнул Краловец. – Не жалеть! Никого не спасать, всех под нож! Резать! А город сжечь! Сжечь дотла! Чтобы сто лет здесь ничего не выросло!

270

Исайя 65:12

Огонь с гулом взвился над крышами Хойнова. А крики убиваемых вознеслись еще выше. Гораздо выше клубящегося дыма.

– Спалив Хойнов, – продолжал монах, – и выбив всех его жителей, гуситы снова повернули и по Згожелецкому тракту пошли на Болеславец. При известии об их приближении население убежало в леса, подпалив город собственными руками.

– Иисусе Христе… – Вроцлавский торговец перекрестился, но лицо у него тут же посветлело. – Ха! Если Прокоп пошел на Болеславец, значит, нас не тронет! Он идет на Лужицы!

– Пустопорожняя надежда, – возразил минорит под вздохи собравшихся. – Прокоп от Болеславца снова завернул в Силезию. Ударил на Любин.

– Христе, будь милостив! – послышались голоса – Gott erbarme… [271]

– Еще вчера, – сложил руки монах, – Любин держался. Горел пригород, горел и город, потому что налетчики метали огненные снаряды на крыши, но защищался стойко, отражал штурмы. Наверняка дошли вести из Хойнова, любиняне знают, что их ждет, если поддадутся. Вот и держатся.

271

Господи упаси (нем.)

– Ров там глубокий, – буркнул пожилой солдат, – стены в семь локтей вышиной, башен больше десятка… Сдержат. Если духом не падут, сдержат.

– Дай-то Бог.

Эленча дрожала и стонала во сне.

Дзержка, несмотря на усиленные старания, вынуждена была все же задремать, из сна ее вырвал рывок. Дepнул ее собственный подчиненный и работник, Собек Снорбайн. Снорбайн командовал группой конюхов, по приказу Дзержки объезжающих дороги и бездорожья в поисках потерявшихся и бесхозных коней, особенно породистых жеребцов и рыцарских декстрариев, хорошего материала для увеличения поголовья скалецкого табуна. Эленче, которая, широко раскрыв глаза, изумленно слушала отдаваемые Снорбайну приказы, Дзержка так же кратко, но и ясно пояснила, что упускать выгоду – значит совершать грех, конечно, бескорыстное великодушие – вещь прекрасная, но только в свободное от занятий время, а вообще-то кони будут возвращены, если отыщется хозяин и докажет свои на них права. Эленча вопросов не задавала. Тем более что вскоре после этого Дзержка организовала лагерь беженцев, посвящая ему без остатка и праздничные, и будничные дни.

– Госпожа, – Собек Снорбайн наклонился к уху торговки лошадьми, – дело скверное. Идут чехи. Они сожгли пригород Счинавы. Горят Проховицы, гуситы идут на Вроцлав… Значит, пройдут здесь…

Дзержка де Вирсинг тут же протрезвела. Пружинисто поднялась.

– Седлай наших коней, Собек. Эленча, вставай,

– Что?

– Вставай. Я ненадолго загляну к монахам. Когда вернусь, ты должна быть готова. Идут гуситы.

– Обязательно так спешить? Отсюда до Проховиц…

– Я знаю, сколько отсюда до Проховиц, – отрезала Дзержка. – А торопиться надо. Гуситская разведка, поверь мне, может появиться здесь в любой момент. Некоторые чехи…

Она осеклась, взглянула на Снорбайна, потом буркнула:

– Некоторые из них ездят на чертовски хороших конях.

* * *

– Иисусе, – вздохнул Ян Краловец. – Посреди моря этот город стоит, что ли?

– Это Одра и ее рукав, – указал на широко разлившуюся воду Урбан Горн. – А это Олава, она окружает город с юга.

– И неплохо защищает подступы, – заметил Йира из Жечицы. – Я бы сказал, и стены не нужны.

– Однако они есть, – сказал Блажей из Кралуп. – И крепкие. Да и в башнях тоже нет недостатка. А уж церковных-то… Почти как в Праге!

– Та, первая, – показал, хвалясь знанием, Горн, – Святой Николай на Щецине, а там вон Николайские ворота. Вон та большая церковь с высокой башней – приходская, Марии Магдалины. Та вон башня – ратуша. А та – церковь…

– Святая Дорога, – бесстрастно продолжил Прокоп Голый, видимо, не хуже его знающий Вроцлав. – А там, на острове Песок, – храм Девы Марии. За Песком – Тумский остров, за ним Овентокшиская коллегиата, рядом кафедральный собор, все еще строится. Там, подальше… Олбин, большой премонстрантский собор. А там вон – Святая Катаржина и доминиканский Святой Войцех. Вы удовлетворены? Уже все знаете? Ну прекрасно, потому что вблизи вам вроцлавские церкви… осмотреть не удастся. Во всяком случае, не в этот раз.

– Ясно, – кивнул головой Ян Товачовский из Чимбурка. – Было бы сумасшествием ударить по городу.

– Маловер! – поморщился и сплюнул Прокоупек. – Если б Иисус Навин думал так же, как ты, то Иерихон стоял бы и по сей день! Могущество Бога рушит стены…

– Оставьте Бога в покое, – спокойно прервал Добко Пухала. – Иерихон – не Иерихон, сейчас штурмовать Вроцлав мог бы только совсем уж неразумный человек.

Гуситские военачальники зашумели. В большинстве своём соглашаясь с мнением моравца и поляков. Впрочем, искорки в глазах Краловца, Яна Блеха и Отика из Лозы ясно говорили о том, что вообще-то они б охотно попытались.

– Однако наш путь, – Прокоп, как всегда, не пропустил этих искорок, – к гнезду антихриста был достаточно долог. Позади у нас столько трудных и тяжких дорог, что было бы грешно не уделить антихристу толику религиозных знаний.

Перед ними, под взгорьем, в неглубокой долине текла река Сленза, широко по-весеннему разлившаяся по лугам, по которым бродили аисты. Уже зеленели березняки красивой свежей весенней зеленью. Расцвела черемуха. На заливных лугах цвели калужницы и лютики, золотились ковры осота. Рейневан оглянулся. Главные силы Табора и сирот переходили Быстрицу по захваченному мосту в Лесьнице, рядом с догорающим таможенным постом.

– Прочтем, – продолжил Прокоп, – вроцлавцам и епископу-антихристу наглядную лекцию. Вон та деревенька, под взгорьем, как называется?

– Мерники, добрый господин, – поспешил пояснить один из услужливых крестьянских проводников. – А та-

мочки – Мухобур…

– Сжечь обе. Займись этим, брат Пухала. О, а вон там я вижу мельницу… Там – вторую. Там деревушка… И там деревушка… А там что? Церковка? Брат Салава!

– Слушаюсь, брат Прокоп!

Не прошло и часа, как в небо взвились огни и дымы, а свежий майский воздух сделался душным от смрада гари.