Божий Дом

Кто бы знал. В ЛМИ нас не учили тайнам лечения. [58]

— ЗАКОН НОМЕР СЕМЬ: «ВОЗРАСТ + УРОВЕНЬ МОЧЕВИНЫ = ДОЗА ЛАЗИКСА». [59]

Это было ерундой! Хотя мочевина и является косвенным маркером сердечной недостаточности, я был уверен, что Толстяк опять издевается, и я заявил: «Это — чушь».

— Конечно, чушь. А еще, это всегда срабатывает. Анне девяносто пять лет, уровень мочевины восемьдесят. Итого, сто семьдесят пять миллиграмм. Добавим двадцать пять, на вырост, и будет ровно двести. Делай, как знаешь, но писать она начнет только на ста семидесяти пяти. И запомни, Баш, ПОДЛАТАЙ ее историю болезни. Законники — гнусные люди, так что ее история болезни должна сиять.

58

В институте не говорят ничего про дозы лекарств и наблюдение за эффектами. Узнав классы препаратов, дозировку приходится учить на ходу, методом проб и ошибок. Однажды, пациентку, передознувшуюся дигиталисом, полечили антидотом трижды. Интерн не знал, что уровень после антидота повышается, но это фальшивое повышение. Интерном был я. Справедливости ради, резидент тоже этого не знал. Мы израсходовали весь антидот в больнице и нам специально звонили из аптеки, чтобы сообщить, что, если надо еще, то они могут позвонить и заказать, но прибудет нескоро. К счастью антидот довольно безвреден. Просто стоит черт-те сколько.

59

Пробовал — работает. Меньшие дозы, правда, тоже иногда работают.

— Хорошо, — сказал я. — Советуешь ли ты разобраться с сердечной недостаточностью или сразу начать кишечные бега?

— Кишечные бега? С ума сошел?! Она же не пациентка Частника, а твоя, личная. Никаких кишечных бегов.

Счастливый и благодарный за то, что волшебник медицины со мной, я спросил:

— Толстяк, знаешь, кто ты?

— Кто?

— Великий Американец.

— Ага, а если повезет, то вскоре еще и богатый. Все, Толстяку пора спать. Запомни, Рой, не навреди, и до встречи, ублюдок. [60]

60

Толстяк говорит «hasta la vista muthafucka».

Конечно же, он оказался прав. Я ПОДЛАТАЛ историю болезни, написал анамнез, попробовал дать Анне О. небольшую дозу лазикса, но ничего не произошло. Я сидел на медсестринском посту, слушая писк кардиомониторов, перебивающих крики гомеров. Это складывалось в колыбельную:

ПИК ПИК ИСПРАВЬ ГРЫЖУ.

ПИК ПИК РУУДДЛ РУУДДЛ.

УХАДИ РУУУДДЛ РУУУДДЛ.

ПИК ПИК ПИК.

Лес Браун и Великие Гомеры исполняли для меня серенады, а я ждал, пока Анна О. начнет мочиться. После дозы сто семьдесят пять закапало, а на двухстах полилось. Сумасшествие. Но все равно, я чувствовал гордость, как от рождения первенца. Я поспешил оповестить Молли об этом радостном событии!

— Здорово, Рой, просто замечательно. Ты поставишь эту старушку на ноги. Так держать. Доброй ночи. Я буду здесь, вместе мы обо всем позаботимся. Я в тебя верю. Счастливого Дня Независимости.

Я посмотрел на часы. Было уже два ночи четвертого июля. Вновь чувствуя гордость и уверенность в себе, я отправился в дежурку. Походка властителя. Я держал все под контролем. Я чувствовал себя интерном из книжки. Если бы!

Кровать в дежурке была не застелена, я сутки не переодевался, а Леви, студент, спал на верхней полке, но я настолько устал, что было плевать. Я летел к сновидениям, под пик-пик-пик мониторов и думал об остановках сердца, но, вспомнив все, что я об этом знаю, я начал думать о том, скольких вещей я не знаю. Я начал нервничать. Я не мог заснуть, так как в любую секунду меня могли вызвать на остановку, и что я буду делать? Я почувствовал толчок и увидел Молли. Она приложила палец к губам, призывая к молчанию, села на край моей кровати и сняла туфли, чулки и трусики. Она залезла под одеяло, пробормотав, что не хочет измять свою форму и села на меня сверху. Она начала расстегивать блузку, наклонилась и поцеловала меня, и я чувствовал запах ее духов, лаская аппетитную попку…

Кто-то постучал меня по плечу. Запах духов. Я повернулся и уставился прямо на бедра Молли, которая наклонилась, продолжая меня будить. Черт, то было сном, но это уже не сон. Сейчас все произойдет. Боже, неужели она собирается залезть ко мне в постель.

Я ошибся. Она пришла по поводу пациента. Одна из сердечниц Малыша Отто, которая отказывалась лежать спокойно. Пытаясь скрыть стояк, я неловко вышел в коридор, моргая от ламп дневного освещения, и пошел за упругой задницей в палату пациентки. Там нас ждал хаос. Мы увидели женщину, которая стремилась вниз, стоя абсолютно голой и матерясь на свое отражение в зеркале. Она схватила бутылку с внутривенным и, закричав: «Вот, вот эта старуха», бросила ее в свое отражение, разнесся зеркало на мелкие осколки. Увидев меня, она встала на колени и начала умолять: «Мистер, пожалуйста, не посылайте меня домой». Это было ужасно. От нее пахло мочой. Мы пытались ее успокоить, но пришлось привязать ее обратно к койке.

Это был лишь первый из серии салютов, которыми мы встретили День Независимости. Я позвонил Малышу Отто, чтобы доложить о статусе его пациентки, за что он накричал на меня и обвинил меня в том, что я будоражу его пациентку. «Она замечательная женщина, а ты ее, видимо, раздражаешь своим ненужным вниманием. Оставь ее в покое!» Тут же двери лифта открылись, и я увидел Глотай Мою Пыль и его студента, которые толкали каталку с человекообразной оболочкой. Это был скелетообразный человечек, с чем-то красным и узловатым, выпирающим из черепа. Он сидел, окоченев, как труп и причитал:

РУГАЛА РУГАЛА РУГАЛА РУГГ.

РУГАЛА РУГАЛА РУГАЛА РУГГ.

— Это — мое четвертое поступление. Значит, ты следующий. Видел бы ты, что они готовят для тебя в приемнике! [61]

Следующий! Не может быть. Я поскорее отправился хоть чуть-чуть поспать, но вскоре проснулся от дикой боли в пальце. Я заорал, Леви спрыгнул с верхней койки, и Молли вбежала в дежурку, опять продемонстрировав свои бедра.

— Меня что-то укусило! — заорал я.

61

Система подсчета новых поступлений очень сложна и зависит от множества факторов, включая положение Сатурна по отношению к Млечному Пути. Обычно, дежурит старший резидент и два интерна. Старший решает, кому, что достается.

— Честное слово, доктор Баш, это не я! — тут же сказал Леви. — Клянусь, не я.

Мой палец начал опухать. Боль была невыносимой!

— Я в любом случае собиралась тебе звонить, — сказала Молли. — Тебя ждет новое поступление в приемнике.

— Боже. Я не вынесу еще одного гомера.

— Не гомер. Ему пятьдесят, и он болен. И тоже доктор.

Борясь с паникой, я отправился в приемник. Я прочитал в истории: доктор Сандерс, пятьдесят один, черный. Сотрудник Божьего Дома. В анамнезе — опухоли слюнной железы и гипофиза с дикими осложнениями. Поступил с болью в груди, потерей веса, сонливостью, затрудненным дыханием. Позвонить Толстяку? Нет. Я сначала осмотрю его. Я зашел в палату.

Доктор Сандерс лежал плашмя на каталке, чернокожий, казавшийся лет на двадцать старше своего возраста. Он попытался протянуть мне руку, но, оказалось, что он слишком слаб даже для этого. Я взял его за руку и представился.

— Рад видеть вас своим доктором, — ответил он.

Растроганный его беспомощностью, все еще держа его руку в своей, я попросил:

— Расскажите, что произошло?

Он начал рассказывать. Вначале, я нервничал так, что не мог даже вслушаться. Почувствовав это, он сказал: «Не волнуйся. У тебя все получится. Забудь, что я доктор. Я доверяю тебе полностью. Я когда-то был на твоем месте. Первый черный доктор в госпитале. Тогда они называли нас «Нигро».

Постепенно, вспоминая все, чему меня научил Толстяк, я почувствовал себя немного более уверенным, полностью сосредоточенным, заинтересованным. Он мне нравился. Он доверил мне свое лечение, и я сделаю все, что смогу. На рентгене я увидел выпот в плевральной полости, и я знал, что мне нужно это дренировать и узнать, что это из себя представляет. Я позвонил Толстяку. Сопоставив все результаты, я понял, что наиболее вероятный диагноз — метастазирующая опухоль. Меня затошнило. Толстяк вкатился в комнату в своем зеленом хирургическом костюме и, буквально, парой фраз установил доверительные отношения с доктором Сандерсом. Тепло напомнило комнату, доверие, мольба о помощи, обещание попытаться. Это было то, чем медицина должна была быть. Я дренировал плевральный выпот. После практики, полученной от Анны О. это казалось ерундой. Толстяк был прав: ты тренируешься на гомерах и, когда нужно, знаешь, что делать. И еще я понял, что Слерперы Дома терпели Толстяка за то, что он был прекрасным врачом. Полная противоположность Поцеля. Я закончил процедуру и доктор Сандерс, которому стало легче дышать, сказал:

— Не забудь мне сообщить о результатах анализа. Чтобы они не показали.

— Что-то станет известно лишь через пару дней, — сказал я.

— Вот через пару дней и узнаем. Если там злокачественные клетки, мне нужно уладить некоторые дела. У меня брат в Западной Вирджинии, отец оставил нам участок земли. Я все откладывал поездку на рыбалку, слишком долго откладывал.

Я чувствовал озноб, пробегающий по моему позвоночнику, когда я подумал о диагнозе, который я нес в пробирках в лабораторию. Я услышал вопрос Толстяка: