БП. Между прошлым и будущим. Книга 1

— Так вот, — настаивал Марк, — это был самый настоящий путч! Но его неверно называют военно-коммунистическим. Военный — да. Но не коммунистический — потому что коммунисты, участвовавшие в нем, как раз предали коммунистическую идею. Идею бесчеловечную и построенную на насилии: настоящий коммунист, для которого цель всегда оправдывает средства, никогда бы не проявил подобной мягкотелости. Любое кровопролитие в его глазах было бы оправданно.

— Говорят, Павлов во время ареста нашел в себе силы горько заметить в адрес недавних коллег: «Слизняки е…ные, с ними даже путча не совершишь!..».

— Ну да! — охотно поддержал мысль Розовский. — Это же вырожденцы, типичные для нашего времени, в котором коммунистическая идея уже не работает. Она мертва — в чем и убеждает несостоятельность попытки переворота.

— Ну, а что Горбачев?

— Как персонаж этой драмы, — по-театральному ответил Марк, — он, конечно, причастен. Но, зная его характер, вполне можно предположить, что при этом он сделал все, чтобы подставить своих врагов.

— А если бы они выиграли? Ведь заявил же в апогее своей «власти» Янаев: «Мы с Михаилом Сергеевичем еще поработаем!» Ты не думаешь, что у него при любом исходе ситуация была беспроигрышная — «win-win» [2] ? — Да, он мог бы выиграть вместе с ними — и сознавать это сегодня очень печально…

2

Win (англ.) — выигрывать

Студентки-первокурсницы, Вера и Ирочка, отметив, что их точка зрения совпадает с мнением большинства их сверстников, поддержали это предположение:

— Конечно, Горбачев шел на большой риск, соучаствуя в подготовке путча прежде всего назначением на правительственные посты его основных участников. Да и вообще: путч готовился несколько месяцев, что же, он ничего об этом раньше не знал?! Это был альянс, в котором он был нужен как законный глава государства, чтобы придать легитимность новому правительству. Ну, а потом… потом они могли бы легко избавиться от него.

Любопытный контраргумент, спорящий с этой точкой зрения, нашел Лавров:

— Ни в коем случае! — убеждал он меня. — Ты знаешь, как он относится к Раисе? Ни за что не подставил бы он ее под малейший риск, а тем более не стал бы вовлекать в соучастники военного путча.

Ну, и все-таки — был ли путч?

— Какой же это путч? — вопросом же ответил мне Мальцев…. — Да и Горбачев поначалу был с ними. Потом уже он переметнулся к Ельцину. Люди из правительства стремились продолжить правительственную же политику. Вот то, что сейчас произошло, — это путч!

Почти слово в слово этот тезис повторила кассирша, назвавшаяся Ириной Павловной. Мы зашли с Лавровым в продовольственный магазин — перед самым ужином в его квартире, куда были приглашены мои сокурсники, оставшиеся друзьями на многие, последовавшие за нашей учебой, годы. На столе было все — икра, несколько сортов рыбы, мясные закуски. Я догадывался, чего стоило в эти дни собрать такой стол. И все же Люся не рассчитала — хлеба было маловато.

Не оказалось его и в магазине, занимавшем первый этаж соседнего дома. И тогда я решил взглянуть — а что же там есть? Времени до ужина почти не оставалось, но немного его и требовалось, чтобы, пройдя вдоль прилавков, с грустью убедиться в справедливости опасений москвичей в связи с ожиданием ими голодной зимы. Сидевшая на выходе из магазина у стойки с механическим кассовым аппаратом полная женщина, понаблюдав за мною некоторое время, заметила:

— Ходите, удивляетесь… Все хотите знать?

— С тем и уезжал! — отшутился я.

— Откуда вы, из Америки? Не жалеете, что уехали?

— Жаль тех, кто остался…

Жестокий получился ответ. Но другого в тот момент не нашлось.

…Сок гранатовый, банка трехлитровая — цена… стиральный порошок, пачка двухкилограммовая — цена… филе рыбы, маленькие тушки ставриды — цена… Мой взгляд остановился на ярких конфетных коробках, украшавших верхние полки кондитерского отдела, прилавки которого были совершенно пусты.

— Почем конфеты? — спросил я, обращаясь к кассирше.

— Ни почем! Коробки пустые. Девочки из дома принесли украсить стены.

— А бывают?

— Недавно были, но только в столе заказов — 51 рубль коробка.

Мой спутник, услышав цену, прокомментировал:

— Ровно половина месячной пенсии моей тетки. Если бы не я — давно бы она ноги протянула…

Заметив, что кассирша не только не боится говорить с иностранцем, но как бы и сама задает тему беседы, я спросил ее, что она думает по поводу только что минувших событий.

— Да не было никакого путча! Люди продолжали политику, которая была и до них. Это теперь — да, путч. Потому что новая власть. Горбачев все вел к перевороту, а потом переметнулся к Ельцину — может, по-другому он не мог от этих людей избавиться. Тогда-то они его отстранили, и все происходило помимо его воли. Мы с мужем обсуждали это.

— А кто ваш муж?

— Да в КГБ он. Мы с ним три года на Кубе прожили, последние полгода так домой хотелось! Дни считали до возвращения, потому я и спросила вас — не скучаете ли?..

И еще один собеседник поддержал эту точку зрения — Володя Рясной, известный среди наших общих друзей как консерватор и ретроград (чему, видимо, способствовало бывшее положение его отца, генерала, возглавлявшего в свое время управление Комитета госбезопасности, объединенного в те годы с Министерством внутренних дел). Сам Володя, закончив юридический факультет МГУ на пару лет позже Горбачева и хорошо его помнящий по годам студенчества, недавно вышел в отставку подполковником милиции — к званию этому его привела служба в качестве референта по печати в аппарате министра внутренних дел СССР Николая Щелокова. Читатели могут помнить бесславный конец Николая Анисимовича, подсказавший способ ухода из жизни и пришедшему, спустя годы, на этот пост неудавшемуся путчисту Пуго…

— Какой еще путч? Здесь участвовало все правительство, без исключения! Весь Совет Министров во главе с премьером! Весь Верховный Совет — не только его председатель Лукьянов! Так кто и у кого захватывал власть? Если бы был путч — они бы действовали по другому сценарию. И никто бы не пикнул! Они же просто хотели закрутить гайки: страна-то разваливается. Ни экономики, ни политики… Горбачев безусловно стоял за всем этим, хотя непосредственно в организации вряд ли участвовал. Но — стоял за спиной, науськивал: надо, мол, порядок наводить! Хотел все сделать чужими руками.

А прошло бы все удачно — вернулся бы из своего Фороса… Ну, подумай сам, страна в ужасающем положении, готовятся заключать какой-то совершенно непонятный договор о новом союзе — и глава государства вдруг все бросает и отбывает отдыхать. Да так же не бывает! Ну, а потом он испугался и всех продал!

Убедительно звучит? Как будто бы да. Но не для Битова. Андрей, по собственному признанию, «подпольный человек».

— Неучастие в общественной жизни для меня всегда было видом деятельности, — говорил он мне еще года полтора назад, когда, читая лекции в Лос-Анджелесском университете, неделю гостил у меня дома. — А сейчас, — жаловался он мне уже в Москве, будучи избранным председателем советского ПЭН-клуба, — согласился. И приходится иметь дело с теми же «козлами» (так он называл литературных чиновников, заседающих во всевозможных службах все еще существующей официальной советской организации — Союза писателей).