Брачный сезон, или Эксперименты с женой

– Опять завтрак нубийского крестьянина?
– поинтересовался я у Леньки.
– Или, может, ужин?

– Прасад, - коротко и невразумительно ответил мой друг.
– Сначала она покормит божества, а потом поест сама.

Я, все еще стоя в ботинках, спросил:

– Ну что, мы так и будем торчать в прихожей?

– В комнату нельзя, - предостерег меня Саванна -Равнинадас.
– Пошли в ванную.

Тимирязьев встал на табурет, отжал вентиляционную решетку и вытянул из паутины коробку от стирального порошка. Из нее он извлек полкруга "Одесской".

– Вот!
– торжествующе прошептал он, хищно сверкнув глазами. Приходится прятать. Если Саира найдет, будет грандиозный скандал.

– Зачем тебе все это?
– удивился я.
– Мало, что ли, на свете нормальных баб?

– Люблю я ее, старик, - грустно ответил Тимирязьев.
– Вот и из ресторана ушел. Она говорит, что это - майя. А наша цель, наоборот, нирвана...

– На что же ты живешь?

– Община кормит, - важно изрек мой индийский друг.

– А что с саксофоном?
– спросил я, вспомнив, как совсем недавно Ленька исполнял мне свои безумные композиции.

– На антресолях.

Раванадас вышел из ванной и через полминуты вернулся с красным ящичком в руках. Тимирязьев бережно открыл ящичек, и моим глазам предстала маленькая изогнутая штуковина.

– Это мумуй, - прошептал Тимирязьев и коснулся штуковины губами.

Он закрыл глаза, оттянул пальцами пластинку, торчащую из мумуя, и раздул щеки. От кафельных стен отразился противный дребезжащий звук. Внезапно дверь ванной распахнулась, и нашим глазам предстала разъяренная мадемуазель Ы. Я почти понял бедного Леньку. Она была хороша даже в невменяемом состоянии.

– Брат Савана, - гневно обратилась восточная красавица к моему другу, - что это вы тут делаете?

– Ме-медитируем, - пробормотал мумуист, пряча за спину кусок колбасы.

– Час медитации наступит, когда скроется последняя звезда!
– строго заметила Саира и с треском захлопнула дверь.

– А у тебя-то что стряслось?
– спросил Тимирязьев после паузы, желая перевести разговор на другие рельсы.

– Мне надо скрыться на несколько дней, - ответил я и соврал: - Бабы одолели. Не разберешься.

Мне не хотелось посвящать Леньку в подробности моего бегства. Какой от этого толк? Ленька все равно не поймет. Его лысеющая головенка до отказа забита сейчас любовью. Вернее, скандхами, майями и мумуем.

– Ты что же, решил ко мне перебраться?
– Его лицо стало встревоженным.

– У тебя найдется для меня местечко?

Тимирязьев замер. Я даже подумал, что он решил нарушить запрет и заняться медитацией, хотя последняя звезда еще не скрылась. Но Ленька внезапно вышел из транса и проговорил:

– Разве что в ашрам тебя пристроить...

– Куда-куда?

– В общину нашу. Только тебе надо пройти очищение голодом и... холодом. А для этого потребуется примерно дней пять-шесть.

Еще не хватало! Я и сейчас-то с трудом выдерживаю Ленькины чудачества. А если меня будет окружать полсотни таких вот мумуистов со своими мумуями? Я же просто свихнусь! К тому же испытание голодом и холодом - одно из самых моих нелюбимых. Вслух же я сказал:

– Нет, Леня, извини. Так долго я ждать не могу. Мне надо срочно.

Тимирязьев вдруг засуетился, нервно поглядывая в раковину.

– Пора делать буйсук, - наконец выдавил он.

– Давай-давай, - я с пониманием отнесся к Ленькиному желанию. Чувствуется, что плохое дело буйсуком не назовут.

– Да нет, ты не так понял, - смутился он, увидев мою ухмылочку. Буйсук не подразумевает телесного контакта.

– Жаль, - разочарованно протянул я и с надеждой спросил: - А звонки по телефону твой буйсук подразумевает? Или для этого надо использовать мумуй?

Савана Равана дас виновато улыбнулся.

– Телефон я тебе сейчас принесу. Но только, старик, ночевать придется здесь.

Я с тоской заглянул в эмалированную посудину, которая должна была стать моей постелью на эту ночь. Ее дно было заботливо присыпано мелким речным песком.

Глава 32

Педагоги умирают последними

В ашраме наверняка еще хуже, подумал я, устраиваясь в ванной на собственном пальто. Что ж, будем стоически относиться к действительности и радоваться мелочам. По крайней мере, я еще жив. А это уже не так плохо. И не так мало. Однако проблема более комфортабельного убежища, где бы я мог укрыться от мухрыгинских дружков, не отпала. Я решил позвонить мадам Колосовой. Она наверняка что-нибудь придумает. Главное - соврать убедительно.

К моему удивлению, Кэт совершенно спокойно отреагировала на мое абсурдное желание отдохнуть где-нибудь в середине зимы.

– Только, - добавил я, - это должно быть очень тихое место, понимаешь? Лес километров на двадцать вокруг. Устал от беготни... Отдохнуть хочу. И как можно дешевле.

– То есть бесплатно, - докончила мою мысль Катька.

– Это было бы совсем хорошо.

– Есть у меня такое местечко, - обрадовала она меня.
– Только на электричку придется основательно потратиться. Тебя устроит поездка за сто первый километр?

– А что там такое?
– перепугался я.

– Там у меня дедушка живет. Афанасий Никитич. Ты его сразу узнаешь, он ходит в таком коричневом беретике...

– Прямо какое-то "Хождение за три моря"... А это удобно?

– Кому как, - туманно ответила мадам Колосова.
– Если тебя не устраивают удобства на улице, поезжай в санаторий.

Катька сообщила мне, как добраться до бывшего колхоза "Путь к рассвету", где жил Афанасий Никитич. На прощание она сказала:

– Ну ты надолго-то не пропадай, чудила.

Я пообещал.

Завтракать я не стал, хотя Ленькина мама настойчиво упрашивала меня пройти в ее комнату и "съесть хотя бы яишенку". Сам Тимирязьев молча глодал какой-то обшарпанный стручок. До моего друга этим стручком уже, видимо, лакомились таинственные божества. Саира не показывалась. Из туалета опять доносились булькающие звуки.

Сегодня я должен был покинуть Москву и очутиться на "пути к рассвету". Так, кажется, называется колхоз Катькиного деда. Я мог бы уехать инкогнито, никого не предупреждая, но выработанная за годы привычка взяла верх. Ни одного дела мы не можем провернуть, не поставив в известность начальство. Я позвонил в школу и попросил оформить отпуск за свой счет.