Брат и благодетель

Он потянулся за платком, чтобы вытереть слезы, но ничего в кармане не обнаружил, а руку заместителя, предлагавшего свой, брезгливо оттолкнул.

– Так мы эту курицу берем?
– спросил он.
– Способная? Толк будет?

– Мне нравится, - сказал Игорь.
– Она веселая.

– Все они веселые,- помрачнев, сказал Фирин.
– Может, все-таки с настоящими артистами познакомить?

– Если вы не против, - сказал Игорь, - я ни с кем знакомиться не хотел бы, я лучше с ворами попробую.

– Почему такое предпочтение?
– прищурившись спросил Фирин.

– Они свободные, - сказал Игорь.
– У них получится.

Замы вышли покурить, а они с Фириным остались в актовом зале клуба БелБалта имени товарища Ягоды, где Фирин, развалясь, не без удовольствия наблюдал, как Игорь экзаменует рецидивистов.

– Иди за мной шаг в шаг, - говорил Игорь.
– Только на пятки не наступай, угадывай мои намерения, что я дальше делать буду, понял?

И пошел, а заключенный за ним, сбиваясь немного, но тоже ловко, почти как Игорь, Фирин просто залюбовался.

– Кто бы мог подумать?
– сказал он.
– Такие таланты!

– А теперь отражай меня, - сказал Игорь.
– Только так же, не прикасаясь, я нападаю, ты защищаешься, ты нападаешь, я защищаюсь, только о руках не забудь, иди в ритме, понял? Я - резко, ты - резко, я - медленно, ты - медленно. Нападаю!

Тут для Фирина вообще стало происходить что-то невиданное: два только что познакомившихся друг с другом человека, приноровясь немного, стали двигаться почти синхронно, так что отличить их скоро стало возможно только по лысой голове Игоря и мокрым кудрям тридцатипятника Савельева.

– А теперь попоем, - сказал Игорь.
– У тебя голос есть?

– У меня слуха нет, - сказал Савельев испуганно.

– Слух неважно, орать можешь?

– Ну!
– обрадовался Савельев.

– Давай, кто громче!
– И они заорали так, что в клуб ворвались, теряя рассудок, судорожно расстегивая кобуры, два спокойно до этих пор куривших фиринских заместителя.

– Здорово!
– сказал Фирин.
– Какое я удовольствие получил, вот это удовольствие, всегда мечтал подглядеть за репетицией хоть в щелочку, что это за профессия такая - режиссура, не фикция ли, не шарлатанство ли? А теперь вижу - есть такая профессия. Ну, что, этого бандита тоже зачисляем в бригаду?

– Идешь к нам в театр?
– спросил Игорь Савельева.

– А бабы будут?
– неожиданно спросил тот.

– Стой!
– крикнул Фирин.
– Стой! Это отменяется, ты куда пришел, народный артист, в малину?

– Я просто сказал...

– Не годится, - сказал Фирин .- Уведите его.

И еще долго после того, как Савельева увели, ходил по проходу скучный и недовольный.

– Жаль, он способный, - сказал Игорь.

– Все они способные, - сказал Фирин, - советских людей убивать и обворовывать. Вы их обезьяньим привычкам не очень доверяйте, как это у вас в театре называется?

– Вы имеете в виду - артистизм?
– спросил Игорь.

– Он самый. У них этого артистизма! Я все-таки предлагаю профессионалов, от них артистизмом этим тоже за версту разит!

– Товарищ Фирин!
– сказал Игорь - Вам же надо, чтобы мы ночью работали, да? Вскочили - и туда, где люди устали? Воровское дело - ночное, художник всегда немного вор, а эти ваши уважаемые артисты еще до революции устали, что я с ними делать буду, и потом - вы сейчас Савельева не приняли, ваше дело, конечно, но он нутро свое не скрывает, не умеет скрывать, он непосредственный, с ним просто построже надо быть, а так он во что угодно поверит и все сделает, лишь бы интересно было. Может, доверитесь мне, а?

– Почему это я должен вам довериться?
– спросил Фирин.
– Чем это вы право на мое доверие завоевали? Своими выкрутасами сейчас? Да на них, чтобы начальству понравиться, любой способен! Художник всегда немного вор, говорите? Так вы - вор или контрреволюционер, вы по какой статье сидите?

– Товарищ генерал!
– взмолился Игорь.
– Разрешите тачку продолжать возить? Ко мне на канале вроде никаких нареканий нет.

– Не разрешаю! Продолжайте экзамен. Савельева вернуть, - приказал он одному из офицеров.
– А чтобы не очень мнил о себе, дать ему кулаком в морду пару раз, чтобы запомнил. А вы, гражданин режиссер, мне здесь художественный театр не разводите, а чтобы сразу на прорыв и с песней! Понятно?

– Исчерпывающе понятно, - сказал Игорь.

– Введите следующего, - приказал Фирин, и экзамен в клубе имени товарища Ягоды продолжился.

29

Площадь, по которой Нина вела Гудовича, как слепого, к Пенсильванскому университету, казалась самой чистой площадью на пути к успеху. Только что прошел дождь, и негры, торговавшие перед университетом клубникой, черешней и почему-то горшочками с цветами, шумно его обсуждали. Он был как знамение: смерклось, налетел, навел на товар и негров глянец и ушел в другую сторону, погромыхивая.

А Гудович и Нина продолжали отсчитывать положенные шаги на пути к первой лекции в его американской жизни.

"Тук-тук-тук," - стучало сердце Гудовича, как у ребенка, и все в Нине отвечало этому стуку, она знала, сколько он ждал этого дня, и еще она знала, что этой лекцией день для него не кончится.

Готовился ли он к лекции, она не поняла, слишком много пришлось обсуждать в последнее время с Ломоносовым, на многое решаться, они справились, решили, а как жил все это время Михаил Михайлович, она не знала.

В нем ничего не изменилось. Все так же терпеливо ждал ее возвращения, не возражал, не расспрашивал, и то, что она вообще узнала о сегодняшней лекции, - абсолютная случайность, Зак разболтал.

Был ли у него опыт преподавания, она тоже не знала, знала, что не очень любил говорить, а когда говорил, передоверял самое главное собеседнику. Если бы лекция заключалась в том, чтобы Гудович молчал и только слушал других, Нина не сомневалась, она прошла бы блестяще.

В профессорской, недоверчиво поглядывая на Гудовича, их встретила немолодая, в черном приталенном костюме зачесанная в тугой рыжий пучок на затылке дама, классический тип деловой женщины, с которыми в России Нина часто встречалась в гимназии, на курсах и никак не рассчитывала встретить нигде больше. Доброжелательно улыбаясь, женщина сказала:

– Администрация приносит свои извинения, господин профессор, но, к сожалению, студентов будет немного, вина наша, не успели вовремя оповестить.

– Два человека будут?
– улыбаясь, спросил Гудович.

– Что вы! Гораздо, гораздо больше.

– Вот и хорошо.

Последний раз перед дверью в аудиторию Нина придирчиво оглядела мужа и, убедившись, что она сделала для него, что могла, - вполне заштатный профессор Пенсильванского университета в купленной на распродаже коричневой куртке с бархатном воротником, с вельветовыми заплатами на локтях, разутюженный, чистый, - перекрестила и, спросив разрешения у провожатой, вошла вслед за ним, чтобы пристроиться с краю.