Брат лихой

После этого известия Лёнька несколько дней не мог прийти в себя. Он ещё долго ворошил свою память, которая выдавала ему картины, того, проведённого с отцом времени: их разговоры в таёжной избушке, на реке, на рыбалке. Он отчётливо слышал голос, даже интонацию, с какой отец ему не раз говорил: - Будь всегда мужиком.

И теперь, когда пришло к нему осознание, всего того, что с ним произошло, он думал, а мог ли он поступить иначе? Мог ли он проглотить нанесённое ему оскорбление, да ещё в присутствии любимого им человека? Или это была лишь глупая, неуместная шутка? А потом, смог бы он прожить, всю оставшуюся жизнь, с таким унижением? И как, после этого, смотреть в глаза Наташе?

А с другой стороны, кто он такой, как он посмел, не задумываясь, так легко, лишить жизни другого человека? И на все эти вопросы, самому себе, у него не было ответа.

– В любом случае, - пришёл он к заключению, - по большому счёту, - это я виноват в том, что сейчас происходит и со мной, и с близкими мне людьми.

Свой срок Лёнька отбыл "от звонка до звонка" и вышел на свободу уже другим человеком. Пройдя по узкому коридору КПП, он оказался на улице и сразу увидел стоящую не далеко от проходной "буханку", - очень популярный в те годы на Колыме автомобиль марки УАЗ. За не прихотливость в обслуживании и высокую проходимость, его так и называли - "проходимец". Из "буханки" ему навстречу вышел, широко улыбаясь, и раскинув в стороны руки для объятий, человек. Они крепко, "по мужицки" обнялись, оба искренне обрадованные долгожданной встрече.

– С самого утра тебя здесь дожидаюсь, что так долго "вертухаи" не выпускали, небось, не хотели расставаться, колись давай, - смеялся он над Лёнькой.
– Давай, давай, брат лихой, садись в машину, нам с тобой ещё трястись да трястись, а там нас, за накрытым столом, уже ждут.

– Иваныч, не гони лошадей, "в натуре", дай малость постоять, курнуть на воле, 10 лет я ждал и мечтал об этом дне, - ответил ему Лёнька.

Встречавший его человек был, как говорят, - широко известной в узких кругах, фигурой. Кличка у него была, - Главбич. Познакомились они здесь, в лагере, во время совместной отсидки. Не смотря на то, что Иваныч был на 10 лет старше, они по настоящему, искренне сдружились. Вначале они долго присматривались, пока действительно, не прониклись пониманием и уважением друг к другу. Иваныч, был коренной москвич, окончил геологоразведочный институт и по распределению попал на Колыму. Отработав положенное время на одном из Магаданских геологических предприятий, его переманили в артель старателей, пообещав такую высокую зарплату в месяц, какую он и за год не получал, работая на госпредприятии. В те годы старательское движение только набирало обороты и само собой, - эта золотая лихорадка, и большие, "дурные" деньги манили, и гнали людей со всей страны на Колыму. Он много рассказывал о старательской жизни, об удачных и не удачных сезонах. Как он сам, отработав один сезон в артели, уже не мог себе представить работать где-то в другом месте. Он окончательно заразил Лёньку старательской романтикой, убедил его, что ехать домой лучше с деньгами, чем без них.

– Давай, брат, - улыбнувшись, сказал он Лёньке, - один сезон "отбатрачишь", а после сам решишь, надо тебе это или нет.

Однажды, в одной откровенной беседе, он рассказал Лёньке, за что получил свой, семилетний срок. В городе Сочи, куда многие старатели ездили спускать свои деньги по окончании сезона, у него была подруга, красавица - армянка. Через неё он и решил "толкнуть" несколько не больших, самородков золота.

– Её в ресторане менты повязали, с поличным, прямо во время сделки. Она, сучка-милая, меня и сдала ментам, чтобы себе срок скостить. Хотя я на неё уже зла не держу, я думаю, что её саму могли подставить, её "надёжные" покупатели, - её земляки.
– Спустя годы, Иваныч, рассказывал об этом со свойственной ему иронией.

Освободившись условно-досрочно, на год раньше Лёньки, он вернулся в свою артель на прежнюю должность, - главного геолога, убедил своего друга, председателя артели, что такой работяга, как Лёнька, им просто необходим.

После короткой стажировки, Лёньке доверили большой, японский, бульдозер "КОМАЦУ". Когда сварщики, в течение не скольких дней, "наварили" на стёртые почти до основания ребра на гусеницы, Лёньку с его новым, опытным напарником по прозвищу Бобыль, забросили на участок для проведения вскрышных работ, на новом перспективном месте. Перед отправкой на объект председатель артели, полушутя, их напутствовал:

– Во время промывочного сезона у старателя не должно быть ни бытовых, ни полывых проблем. На уме должно быть одно, - работа по 12 часов в сутки, а если надо и больше, и без выходных, тогда и "трудак" будет большим.

– Не в меру любопытным старателям, не знавших старых старательских обычаев и примет, которые пытались выведать у него раньше времени, - сколько золота уже намыто и какой ожидается "трудак" - он, человек до крайности суеверный, любитель чёрного юмора, повторял свою любимую поговорку, - "всё идёт по плану, нас везут в тюрьму".

В артельскую жизнь Лёнька втянулся быстро и без особого труда. Правда, "пахать" здесь пришлось даже больше чем на зоне, но, Иваныч в нём не ошибся, работы он не боялся, тем более на воле и на себя. Как он сразу отметил, отличия от зоны, конечно же были, но они были не значительными. Там и здесь был "сухой" закон, а где нет водки и нет баб, у мужиков меньше поводов для конфликтов. Вся их агрессия и кипучая энергия направлялась на работу. Здесь в артели, так же как и на зоне, были свои блатные, и они тоже не работали. Только эти "блатные" отличались тем, что все они были приняты в артель по блату и на блатные должности. "Трудак" у них, как правило, был с повышающим коэффициентом и в итоге, зарплаты у них были гораздо больше, чем у простых старателей. И ещё одно, не менее важное, отличие от зоны он ощутил непосредственно на своих, съеденных мошкой, интимных местах, поскольку по крайней нужде зачастую приходилось "нырять" в кусты.

Конфликты, конечно, иногда были но они, как правило, были связаны с тем, что кто-то, по мнению других, начинал откровенно "косить" от работы, или как говорил Иваныч, - "садился на мыло". Редко, но случались и пьянки. С такими расставались без сожаления. Их, как здесь говорили, "садили на крыло" т.е. либо нужно было улетать домой, либо попытаться приткнутся в другую артель. Но сделать это, посреди сезона, было не просто, таких, как правило, уже никуда не хотели брать. Им выплачивали не большое пособие, и то, из него вычитали деньги за еду.

Лёнькин напарник, Бобыль, был вечный старатель, как он сам говорил: - У меня нет ни жены, ни тёщи, ни дома, ни собаки, всю жизнь по артельским "бичарням" ошиваюсь.
– Узнав, что Лёнька родом из Сибири, он рассказал ему, как несколько лет тому назад работал в артели, в объединении "ЕНИСЕЙЗОЛОТО".

– Я там на ДЭТе, (марка бульдозера) толкал пески под монитор. Жара там у вас, в Сибири, градусов под 40 стояла, и хоть ДЭТ был без крыши, в карьере всё равно дышать было невозможно, да вдобавок ещё тайга кругом горела. Мимо нас, частенько, то сохатые, то медведи пробегали, от огня и дыма спасались. Нас спасало то, что мы вокруг участка весь лес завалили, да то, что речка нас от горевшей тайги отделяла. И тут, как раз перед обедом, врезал такой ливень, вот точно, как из ведра полилось. Я рванул бегом под навес, там у нас столовая была, другие мужики тоже туда рванули. И чтобы не терять время даром, повар покормил нас обедом. Кстати, повар у нас был знатный мужик, раньше работал шефом в одном известном московском ресторане, такими блюдами нас потчевал, пальчики оближешь.

В общем, дождь полил где-то час и так же резко, как и начался, так и закончился. Видно Бог услышал нас, пожары притушил, а то от дыма уже глаза слезились, и дышать сразу легче стало. Подхожу я к своему ДЭТу, смотрю, возле гусеницы лежит, на белом как манка песке, камень, размером с куриное яйцо. Я поднял его, нет - не камень: - Мать твою! Самородок!
– честно тебе скажу, я чуть в штаны не наложил. Первое о чём подумал, - быстро прячь его в карман, пока ни кто не видит. Но потом, Слава Богу, хватило ума этого не делать.

Золото там было мелкое, в основном как песок да мелкие семечки, но зато высшей пробы, а тут такой, здоровенный самородок. Отнёс я его начальнику участка в вагончик, положили на весы, почти на 250 граммов он потянул. Наш участок самый богатый на золото был, до нас там никого не было, кругом было сплошное болото и в старину старатели туда попасть не могли. Хотя в округе они все речки перешерстили, мы видели их шурфы и отвалы, и удивлялись, как они вручную, да на лошадях такие объёмы перелопачивали. Летом на участок можно было попасть только на вертолёте, продукты нам закидывали раз в 10 дней, когда прилетали за золотом инкассаторы.