Брат птеродактиля

А тут начал, как говорится, прискребаться. Заявления делать. Идет, например, в туалет по малой нужде, перед телевизором на минуту остановится, приглядится и: «Да выключи ты этот ящик хоть на минутку — весь день в доме гангстеры, менты, потаскухи всех сортов, придурки разные, ведь совершенно посторонние люди!»

Она выключит, но сразу насупится, нахохлится, обидится, следовательно. И самому Мишке делается от этого сразу кисло.

Но на другой день — опять. По нужде идет, а там — очередная реклама. Например: «А давайте тоже на юг махнем!» — это одна молоденькая актрисуля, вся в белом, другим точно таким же говорит. Другая же ей с возмущением якобы отвечает: «Кто ж нас отпустит, мы же зубы!»

И у Мишки сразу — неотложная забота: «Вот и наша Валерка, внученька дорогая, на артистку поступать хочет. Не приведи бог, поступит, выучится и будет играть роль коренного зуба в идиотской пьеске про „Blend-a-med“, позорища все не оберемся, в проститутки — и то не так…»

А Мария, конечно, сразу — яростно спорить. Хотя, вообще-то, и сама далеко не в восторге от внезапно пробудившегося внучкиного призвания, у самой вся душа изболелась.

А дальше — больше. Уже иной раз зайдет кто-нибудь из родни, а они не разговаривают. Неслыханное дело, да и просто — срамота. И Мишка сделал вывод. Как подобает настоящему мужику в критической ситуации.

— Пойду на работу устраиваться. Тут в одном месте охранник требуется. И могут пенсионера взять. И даже, но тут, скорей всего, вранье, обещают неплохое жалованье.

— А я ни на какую работу не хочу. Хоть режь меня.

— Вполне понимаю. Тебе и не надо хотеть. Ты всю жизнь — уважаемый человек, шишка, можно сказать, тебе — в уборщицы или тот же ларек — себя не уважать. А мне — хоть куда. «Везде дорога», как молодому. Сдохну — тоже все скажут: «Туда и дорога!»

— Ну, тут ты, Мишка, врешь — не думаешь ведь так!

— Твоя правда — не думаю…

И устроился! И работа оказалась по всем статьям козырная: сутки — через трое, начальство — в большом городе, деньги хорошие — не каждый работяга столько имеет! И сразу Мишка бесповоротно решил: «Все, если не прогонят, погибну на боевом посту. Не завтра, само собой, а лет через …надцать, в своей охранницкой постели. А чтобы не выгнали, уши прижму — тише воды, ниже травы сделаюсь, начальству в глаза преданно буду глядеть и каблуками молодцевато щелкать, ибо „таперича — не то, что давеча“. Уж больно тошно — на одну-то пенсию да львиную долю времени с „баушкой“ наедине»…

А в это время и Аркадий Федорович тоже пенсию, пропорциональную его личному вкладу в экономику загнивавшего коммунизма, давно получал. Скудную, однако, если ее помножить да поделить на все соответствующие коэффициенты, вряд ли существенно уступающую тому итээровскому минимуму, на какой Аркашка всю предыдущую жизнь «ни в чем себе не отказывал».

Конечно, он, как и большинство пенсионеров, постоянно ныл и на антинародную власть ворчал, хотя, по обыкновению, не громко и только в окружении надежных родных людей, но в целом, при его привычно скромных запросах, на жизнь вполне хватало, ибо курил он всегда самое дешевое курево, еду покупал самую безрадостную, правда, хотя в больницу без крайней нужды не ходил, на таблетки тратился все больше. А еще Аркадий Федорович, как подобает порядочному старику, каждый месяц некоторую сумму в банк относил — на смерть.

И тут вдруг у Мишки, которому Аркадий Федорович опять сильно завидовал, открылась на службе вакансия. Охранник один во время дежурства копыта откинул.

Мишка сразу к Аркашке: «Пойдешь?» И тот: «Еще спрашиваешь!» Тут же братья на «жигу» Мишкину пали и — к начальству. И Мишка, чего Аркашка сроду за ним не замечал, — мелким бесом: мол, братан, мол, голову на отсечение даю, мол, безупречная трудовая биография, мол, средне-техническое и все такое. И Аркашку на хлебное место тут же взяли. Словно бы Мишкино ручательство впрямь чего-то стоило. Эта мысль, пожалуй, несколько зацепила самолюбие бывшего итээровца, но он, разумеется, оставил ее при себе.

Так и стали они впервые в жизни «напарниками». Именно «напарниками», потому что охранный наряд поста из двух человек, согласно правилу, состоял, хотя, в сущности, тут и одному делать нечего — ценностей под охраной почти никаких, пес «московский сторожевой» Джека одними своими габаритами да внушительным басом не только всех потенциальных похитителей железного лома загодя распугивает — никто ж не знает, что нравом он сущий телок — но и смирных наркоманов, надеющихся без помех наширяться в закутке у высокого забора, шугает лучше всякого престарелого караульщика с «черемухой» и резиновой палкой.

То есть стали братья в тесноватой для двоих железной коробке сутки через трое сосуществовать, чего не делали уже, страшно сказать, сколько лет. И пришлось им долгие разговоры на разные темы вести, но больше почему-то про жизнь. Тогда как именно про жизнь, пожалуй, не стоило б им особо распространяться. Поскольку взгляды братьев на одни и те же предметы различались, как «плюс» и «минус» в электричестве.

Вот как примерно проходила их боевая вахта.

Утром Аркашка, живший неподалеку, приходил раненько и скрупулезно принимал пост. «Имущество и документацию поста согласно описи», — так полагалось изо дня в день по два раза писать в амбарной книге, именуемой за что-то «оперативным журналом».

Мишка же прикатывал на машине к восьми ноль-ноль, а то и минут на пять запаздывал. И ни во что не вникал, ни к чему не присматривался. Так что если бы вдруг в предыдущую смену пропал с территории большой автокран, то Мишка запросто мог не заметить пропажи. На то он Мишка-разгильдяй, которого бы без братовой дотошности под монастырь запросто однажды подвели. Так что еще не известно, кто кого с этой работой облагодетельствовал.

Но и дальше все происходило в том же духе. Аркашка что есть мочи «бдил», а Мишка день-деньской валялся на коечке — либо читал свежую библиотечную «Литературку», либо просто дрых. Или, как он сам выражался, «размышлял с закрытыми глазами». Размышляет, размышляет да как захрапит.

А то принимался по телефону названивать домой да многочисленным приятелям насчет рыбалки да иного прочего. Разумеется, немало звонили и ему. Правда, еще по ошибке — телефонные номера похожими оказались — часто спрашивали: «Такси?», на что в ответ Мишка, задорно рявкнув: «Соси!», швырял трубку, получив, однако, даже от ошибочного звонка дополнительный заряд бодрости и в очередной раз ужаснув пугливого братика — а ну, как оскорбленный абонент примчится сатисфакции требовать?!

Аркашке же никто-никто не звонил. Если не считать Марию, которая изредка к аппарату из вежливости звала, про здоровье спрашивала, которое ей, само собой, до лампочки.

Ну, а что до начальства, так от него ждать телефонного звонка — чему братья умилялись на редкость дружно — вообще не приходилось. Потому что расходов на междугородную связь, по-видимому, не предусматривала бухгалтерия охранной конторы…

Аркашка если и позволял себе малость расслабиться, то исключительно сидя. При этом он, к чтению совершенно неспособный, любил послушать радио «Эхо Москвы». Тогда как Мишка с некоторых пор абсолютно никаких песнопений на дух не выносил. Хотя сам по-прежнему любил незатейливому вокалу предаваться. Но мог и не предаваться, если это кому-либо мешало. Мог сколь угодно долго в полной тишине жить.