Братьев своих ищи…
Шрифт:
– Все дети.
– Я поговорю с воспитателями… с их родителями…
– Папа!
– Сынок, дорогой мой, поверь мне, это обычное для детей дело. И это пройдет.
Он снова начинает меня успокаивать, и даже сегодня, вспоминая этот наш разговор, я просто чувствую его боль за меня. Моего любимого папы. Он заглядывает мне в глаза, говорит что-то ободряющее, говорит, что у него самого такое было… Обещает сводить в кино, купить конструктор…
Но мне не до того сейчас.
– Я не пойду больше в садик, – говорю ему.
– Сынок, – папа растерянно разводит руками, – я
– Один, я уже взрослый.
– Нет, – говорит папа, – я тебя очень прошу, продержись немножко, ну, продержись! Мы обязательно что-то придумаем.
И тогда я вдруг придумываю сам. Я решаю не спать в садике вообще. Это решение кажется мне выходом из положения.
Ну, что стоит продержаться час-два…
Сделать вид, что спишь, а самому думать о чем-нибудь, ну, например, о том, как мы ездили к дедушке и бабушке в Курск. И на следующий день я действительно держусь.
Все закрывают глаза и спят, проходит мимо воспитательница, поправляя одеяла.
Я прищуриваюсь…
И не сплю…
Я держусь, как могу. Вспоминаю Курск, какие вкусности мне наготовила бабушка, я даже ощущаю их вкус, вспоминаю, как мы с дедушкой прикрепляли к окну флюгер и как он крутился, шурша, а за ним летели облака…
И вдруг, почему-то оказалось, что дом стоит на берегу озера…
И я могу прямо из окна прыгнуть в воду, и я прыгаю… И плыву… плыву… И дедушка кричит мне: «Молодец! Ты умеешь плавать!» Я счастлив, вода прозрачная… Я вижу разноцветных рыб…
И просыпаюсь мокрым…
Я заснул.
Как же так?!
Ну как же та-а-ак!!!
Ну, что стоило мне продержаться один час?!
Я ненавижу себя!
И снова, уже в который раз, повторяется та же мука.
Снова я ловлю на себе взгляды детей…
Снова ищу ее взгляд – Тани…
На этот раз я не дожидаюсь, пока поменяют мою постель, пока дети поймут, что снова можно посмеяться надо мной.
Я прячусь в чулане.
Сижу, сжавшись, на ступеньках, знаю, что рано или поздно найдут и выведут на чистую воду, но хочу максимально оттянуть эту пытку.
И вдруг слышу шаги…
Уверен, это идут за мной.
Открывается дверь.
На фоне светлого коридора я вижу огромные банты и знаю, что такие есть только у одного человека – у Тани!
Сердце снова падает куда-то в ноги.
Мне хочется крикнуть ей: «Таня, я держался, как мог!»
Она подходит, садится рядом со мной.
И первая кладет свою руку на мою.
Совсем, как взрослая, заглядывает мне в глаза, и говорит:
– Знаешь, я тебя все равно люблю…
И я смотрю на нее, смотрю… и чувствую, как пережимает мне горло, впервые в жизни, не от боли, не от стыда – от счастья… от любви… Так сидим мы.
И молчим.
Два влюбленных существа.
– Откуда?! – думаю я сегодня, 60-летний, седой и вроде бы уже что-то повидавший. – Откуда, – думаю я, – откуда проявилось в этой маленькой девочке решение – найти меня и сказать самые
необходимые в этот момент слова. Которые не смогли сказать ни врач, ни психолог, ни даже мой папа. Откуда она знала, что именно ее любовь согреет меня и спасет.И куда все это исчезает потом? Когда становишься «умнее, разумнее», и уже не торопишься никого согреть – а кто меня согреет?! Пожалеть – кто меня пожалеет?! Вступиться за кого-то – кто за меня вступится?! Когда понимаешь, повзрослев, и набравшись опыта, что природа человеческая – жить для себя, и только!
И вот уже не обнять, не понять, не простить… И вот уже, любовь – не любовь, а один расчет. И это называется «повзрослел», «стал умнее»? Странные мы, взрослые…
…Тогда, 56 лет назад, пришло ко мне спасение.
Мы сидели на ступеньках чулана… И я был счастлив.
А ты, Таня?!
С этого момента я уже больше никогда не просыпался в мокрой постели.
Все прошло.
/ я все помню /
И снова о дружбе.
Дело происходит в армии. Архангельская область. Зима.
Иду я по коридору казармы, а навстречу мне сержант, уже не помню, кто это был. Я только три дня в части, зеленый еще.
Отдаю честь (у нас сержантам честь отдавали). Он командует: «Ко мне, воин!»
Подхожу. Он берет меня за ремень (роста у него 1 метр 52 см).
Смотрит снизу-вверх и начинает накручивать ремень, который у меня не по уставу отпущен. При этом зловеще так говорит: «Борзеешь, воин?» Накручивает он ремень 6 раз.
Потом приносит зубную щетку и говорит: «6 очков». Это означает, что в туалете я должен этой щеткой прочистить начисто 6 очков. Без тряпки, без мыла – зубной щеткой.
Чищу… 12 ночи, я все чищу. Туалеты грязные. Это для меня дело новое, я три дня, как из дома, мама меня этому не учила. Чищу… И думаю, что до утра не успею. Вдруг, слышу, в другом конце туалета шорох… и кто-то громко пыхтит.
Иду туда и вижу Колю Топсахалова, – я знаю его всего три дня. Грек из Ессентуков.
Он усердно чистит туалет такой же зубной щеткой.
Спрашиваю: «А тебя за что, Коля?»
А он отвечает: «Ты один тут загнешься». И улыбается.
Оказывается, он подошел к сержанту и попросил его разрешить помочь мне. А тот ему сказал: только при условии, что такой же щеткой. Коля согласился.
Так тепло мне стало.
Мы не были знакомы, от силы двумя словами перебросились до этого.
И ему от меня ничего не надо было, он мог бы спокойно спать.
Что же его заставило?! Я тогда подумал: «Я бы так не смог».
Простой парень, без всякой «начитанности», «интеллигентности» поставил меня в тупик своим, без всякого расчета, действием. Просто почувствовал меня и пришел помогать.
Прошло больше тридцати пяти лет. Понимаю, что сегодня мы другие, нам не просто дружить, а тем более любить кого-то, понимаю, что законченные мы эгоисты, и надо очень постараться, чтобы даже услышать ближнего…