Братья Витальеры

Перед кирхой святого Николая толпился народ. Кому не удалось попасть внутрь, хотел, по крайней мере, хоть взглянуть на столпов города — бургомистра, ратсгеров, по возможности, и на других знатных господ и, конечно, на архиепископа Роскилльского, которому предстояло служить пасхальную мессу. Ну и на господ юнкеров [28] , на их короткие камзолы с длинными, свободно спадающими рукавами, на их разукрашенные шляпы, на их разноцветные остроносые, словно птичьи клювы, башмаки.

28

Юнкер — крупный землевладелец-дворянин в Пруссии.

Из открытых дверей кирхи доносились низкие торжественные звуки органа. Люди слушали с обнажёнными головами, шептали друг другу имена прихожан под красным балдахином. Старейшины цехов проходили обособленной группой, и впервые горожане нарушили благоговейное молчание, радостными возгласами приветствуя цеховых мастеров. Старейшины принадлежали к их среде, были их представителями. С ними вынуждены были считаться и правители города. Важно шёл бургомистр Бертрам Вульфлам со своими сыновьями: Вульфом с одной стороны и Вульвекеном — с другой; огромные великаны походили скорее на воинов, чем на патрициев. Бургомистр в чёрном бархате, с тяжёлой золотой цепью на шее, в берете — перо. Его сын Вульф, начальник городской стражи, в кольчуге, в кольчужном наголовье на огромном бычьем черепе, с большими шпорами на сверкающих латами ногах. Вульвекен Вульфлам, фогт Сконе, в кирасе и шлеме, с широким мечом на боку. Горожане кланялись, но криков приветствия не было. Когда же появился новый ратсгер Карстен Сарнов, мастер цеха мясников, в великолепной куртке светлой кожи, с мечом на боку — знаком его нового положения, они приветствовали своего собрата. Это была их победа — человек из их среды попал в число знатных мужей города. В его лице они вошли под балдахин, это он представлял их в магистрате и на скамьях магистрата в кирхе святого Николая, которые были на менее почётны и роскошны, чем скамьи благородного сословия. Дородный мясник уже вполне вошёл в свою новую роль.

За ним следовал Герман Хозанг, торговец и ратсгер, искренний друг ремесленников и заклятый враг Вульфлама. Неторопливо, задумчиво шёл он рядом со своей юной светловолосой женой, одетой в длинное платье цвета морской волны. У него было узкое, выбритое лицо, на нем была простая серая куртка и такого же цвета берет, на широком жёлтом поясе висел короткий меч. И хотя ему было за сорок, он был строен и выглядел молодо. Празднично одетым горожанам, которые приветствовали его и кланялись, он отвечал улыбкой. Вместе с Карстеном Сарновым они возглавляли борьбу против семейства Вульфламов. В магистрате он был одним из тех, кто мужественно выступал против этих волков и отстаивал права горожан, кое-кто поговаривал, что он состоит в тесной связи с добившимися успехов ремесленниками Брауншвейга и Франкфурта. Многие надеялись, что под его руководством и в Штральзунде патриции будут сломлены.

Карстен Сарнов сидел на скамье магистрата среди «новеньких» членов, Герман Хозанг — среди «уже не раз заседавших», трое Вульфламов сидели в первом ряду среди «старых» членов совета. Этот стародавний порядок магистрата строго соблюдался и в кирхе святого Николая. Среди жён ратсгеров, которые сидели посредине церкви, у кафедры, была и молодая жена Хозанга. Несмотря на простой неброский наряд, она несомненно была самой привлекательной, и её все беззастенчиво разглядывали, а особенно толстые, увешанные драгоценностями жены Вульфламов, супруга же Вульфа Вульфлама прямо не сводила с неё глаз, ибо притязала на звание не только самой богатой, но и самой прекрасной дамы Штральзунда. Все ещё помнили, как во время бракосочетания жених Вульф Вульфлам, чтобы она не испачкала своих башмаков, устелил ей путь от своего дома до кирхи святого Николая английским сукном.

Хозанг чувствовал себя в среде этих бюргеров чужим и одиноким; никто не обращался к нему, никто не приветствовал его, и только Карстен Сарнов помахал ему поднятой рукой. Да, Герман Хозанг, штральзундский купец, сидел в магистрате среди врагов. Может быть, кто-нибудь и хотел бы проявить к нему дружеские чувства, но страх перед всемогущими Вульфламами не позволял этого сделать. Хозанг был избран народом и среди патрициев оказался изгоем.

Звуки органа смолкли, архиепископ Роскилльский поднялся на кафедру. Сияли расшитые золотом митра [29] и стола [30] , в которые он облачился в честь великого праздника, пектораль [31] на его груди сверкала брильянтами. Подавленные этим блеском верующие благоговейно молчали. Архиепископ обвёл взглядом скамьи магистрата и начал протяжно:

29

Митра — головной убор высшего священника католической церкви.

30

Стола — епитрахиль, часть облачения священника, напоминающая широкий длинный шарф из парчи, надеваемый на шею.

31

Пектораль — деталь облачения священника, нагрудник.

— …Omnia vincit amor… [32]

Хозанг видел пред собой плотные затылки главных врагов. Они, несомненно, были преисполнены сознанием своей мощи, особенно теперь, после событий в Анкламе.

Горожане Анклама попытались поднять восстание и установить новые демократические порядки в городе. Восстание было потоплено в крови герцогом Померании. На помощь герцогу Богиславу пришёл Вульф Вульфлам, он делал своё дело: колесовал и тащил на эшафоты мятежников, анкламских ремесленников. Его любимым изречением было: «Пусть лучше город провалится в преисподнюю, чем им будет править чернь». Анклам не провалился в преисподнюю — он стал грудой развалин, братской могилой. Из дани, которой ещё обложили несчастный город, четырнадцать тысяч марок и два корабля достались Вульфу Вульфламу. «Подождите, мерзавцы, вам придётся за все расплатиться, — подумал Хозанг. — Расплатиться так, как это принято у купцов. Ваше могущество не вечно».

32

…Любовь все побеждает… (лат.)

— …pater, ora pro nobis! Amen! [33] — закончил архиепископ и все повторили:

— A-a-amen!

Когда Герман Хозанг вслед за Вульфламами одним из первых покинул кирху, толпа, которая во все время службы терпеливо стояла перед церковью, разразилась криками ликования. Чтобы Вульфламы не приняли эти восторги на свой счёт, горожане беспрестанно кричали:

— Хозанг!.. Да здравствует ратсгер Хозанг!..

Вульф Вульфлам шепнул отцу:

33

…отче, молись за нас! Аминь! (лат.)

— Видишь, нам нельзя терять времени!

И бургомистр, окинув недобрым взглядом мятежную толпу, кивнул в знак согласия.

После этого торжественного празднества Клаус и Герд Виндмакер посетили Хозанга. Дом Хозанга находился недалеко от кирхи святого Николая, поблизости от ратуши [34] ; это было старое здание, которое уже простояло на этом месте, наверное, не меньше ста лет и среди больших, недавно окрашенных зданий, выглядело довольно скромно. Высокий фронтон устремлялся вверх семью уступами так, что казался похожим на торчащую кверху семипалую руку. Фасад здания был непритязательный, гладкий, без эркеров и каких-нибудь украшений. И внутри здания была такая же простота. На полу стояли бочки и мешки. Деревянная лестница вела в верхние этажи.

34

Ратуша — здание городского самоуправления, магистрата.

Они сидели перед купцом в длинной, почти пустой комнате, в которой стояли широкий стол, несколько стульев и весы; тут же находился и огромный волкодав, который не спускал глаз с незнакомых людей. Клаус просил купца взять его матросом. Он показал рекомендации уважаемых горожан: мастера Тибада — бочара, у которого он работал зимой, и мастера рыбного цеха — хорошего знакомого Герда Виндмакера.

Хозанг молча рассматривал обоих парней. Простое непринуждённое поведение Клауса понравилось ему: «Из этого вышел бы добрый моряк».

— Ты должен быть готов к борьбе, если хочешь на мой корабль, — сказал он. — «Женевьева» — одно из тех судов, которое постоянно подстерегают опасности. С тех пор как я стал ратсгером, пираты особенно интересуются этим судном.

— С тех пор как вы стали ратсгером? — не понял Клаус.

— Мои враги — могущественные люди, — пояснил купец.

— Я думаю, пираты — враги всех купцов, — ответил Клаус.

— Ты ошибаешься. Кое-кто из купцов с ними заодно. А есть такие купцы, которые и сами непрочь заняться пиратством. А один… Один из моих врагов очень влиятельный человек.

— Но зато у вас сотни друзей! — воскликнул Клаус.

— Один враг — это много, а сотни друзей — это мало, — смеясь ответил Хозанг.

— Вы имеете в виду Вульфлама, не так ли? — вмешался Герд.

— Весь город знает моего врага, — ответил Хозанг.

— И я знаю одного из этих Вульфламов, — горячо начал Клаус, — того, который был фогтом в Сконе. Он высек восьмерых олдерменов и одному выколол глаза. Но преступление, за которое он их наказал, было подстроено им самим, чтобы присвоить их жалованье.