Братья

Алина долго думала, оставить слово "уроды" или нет и всё-таки решила оставить. Немного грубости не повредит, иначе написанное будет выглядеть излишне приторным.

Не спеши выбрасывать это письмо и забывать мой адрес. Даже если я тебе совершенно безразлична, ответь мне, пожалуйста. Хорошо?!

Люблю, целую, твоя незнакомка.

Поразмыслив, исправила "твоя незнакомка" на просто "Алина". Посидев ещё некоторое время в задумчивости, добавила:

P . S . Адрес твоей части я взяла у девчонок. Надеюсь , письмо до тебя дойдёт.

После чего переписала письмо на чистовик. В итоге оно выглядело так

– Здравствуй , Андрей! Ты , наверное , меня не помнишь?! Я та самая девчонка, из-за которой у тебя случились неприятности. Извини, пожалуйста!

Но з дорово же ты им тогда дал! Будут знать, как приставать к чужим девушкам.

Андрей, кажется , я влюбилась! Влюбилась в тебя! Мне снятся твои сверкающие з о лотом волосы. Я целыми днями вспоминаю твою улыбку, твоё лицо с озорными веснушками.

Как бы я хотела вс третиться с тобой вновь. Ответь на моё письмо, напиши мне! Пожалуйста! Я люблю тебя! Я т очно тебя люблю! Мои мысли только о тебе!

Я встречала тебя и раньше. И запал ты мне в сердце с первой нашей встречи, с первого взгляда! Но только тем вечером я решилась подойти к твоему столику. Жаль, что эти уроды не дали познакомиться нам поближе.

Не спеши выбрасывать это письмо и забывать мой адрес. Прошу , даже если я тебе совершенно безразлична, ответь мне, пожалуйста. Хорошо?!

Люблю, целую, Алина.

P . S . Адрес твоей части я взяла у девчонок. Надеюсь , письмо до тебя дойдёт. Если что , пиши на а дрес подруги, он на конверте.

Алина перечитала послание несколько раз и осталась довольна. Оно, как ей показалось, вполне соответствовало письму, написанному без памяти влюбленной дурочкой.

Запечатав конверт и тщательно выведя оба адреса (в качестве обратного она указала адрес давней подруги), Алина накинула на себя куртку - на улице, несмотря на погожий день, было по-осеннему свежо, и отправилась на почту.

Под ногами шуршала опадающая листва. Где-то неподалёку орала бестолковая ворона, стайка воробьёв, спорхнув с крыши, полетела к заброшенному саду. И без того немногочисленные жители деревни словно вымерли. Кое-где из труб вился дым. Но множество домов, (на беглый Алинин взгляд - дома через один), стояли брошенные. Некоторые из них с заколоченными окнами - видимо, хозяева ещё рассчитывали если и не вернуться обратно, то хотя бы продать городским дачникам, но большинство домов-"сиротинушек" зияли выбитыми стёклами и даже полностью выломанными рамами, то постарались местные озорники и мародеры.

Так никого по пути и не встретив, девушка добралась до почты и, толкнув жалобно заскрипевшую дверь, вошла в помещение.

– Здравствуйте!
– вежливо поздоровалась она с сидевшей за столом полной и совершенно незнакомой женщиной.

– Здравствуй, дочка, здравствуй!
– поздоровалась та и со свойственной некоторым деревенским простотой поинтересовалась: - А ты, дочка, чья будешь? Вроде похожа на кого, а вот на кого, хоть убей, не вспомню.

– Матюшкина я, - назвалась Алина, - тети Прасковьи Матюшкиной племянница. Из города погостить в отпуск приехала, - без зазрения совести выдала она заранее приготовленную версию. Прасковья Матюшкина доводилась тетей её давнему дружку, у которого была сестра примерно её возраста. После смерти тетки он даже привозил её сюда пару раз, и в самом деле выдавая за свою сестру. Делал он это для того, чтобы, как он выражался, "меньше разговоров было". И сдались ему эти разговоры? Они встречались довольно долго, он даже дал ей ключи от замка, висевшего на дверях этого брошенного дома. С парнем они давно разбежались, а вот ключи и давняя конспиративная версия пригодились.

– Матюшкина!
– всплеснула руками тётка.
– А я сразу так и подумала! Как там Семён Петрович поживает? Пьёт всё поди?
– тетка с притворной горестью вздохнула.

– Нет, бросил, - машинально ляпнула Алина, вспомнив вечно синюшного предполагаемого свёкра, и чтобы соскочить со скользкой темы обсуждения собственных "родственников", спросила: - Мне бы письмо бросить, вот только куда? Ящика - то я не вижу.

– Да мне и давай, я тут и почтальон, и заведующая, два в одном флаконе, - тетка перехватила конверт и, скользнув по нему взглядом, ловко сунула стоявшую на столе коробку.
– Фамилия какая-то странная, - как бы для себя пробормотала она.

– Какая странная?
– опешила девушка.

– Другая, - хитро прищурилась тетка, возможно, заподозрив подмену.

– Ах, это, - вроде бы небрежно отмахнулась Алина, а в груди всё аж захолонулось.
– Так я замужем была. Развелась, а фамилию менять не стала.

– Разведёнка..
– сочувственно закивала тетка, вмиг забыв обо всех своих подозрениях.

– А у вас тут, я гляжу, тоже ремонт сто лет не делали?
– Алина обвела взглядом обшарпанные стены сельской почты.

– Теперь уж и не к чему.

– Это пошто так?
– спросила девушка, невольным образом прейдя на псевдо деревенский говор.

– А вот так. Через недельку пришла б, а у нас, как в той песне, "дверь крест на крест заколочены, надпись - все ушли на фронт", - продекламировала почтальонка.
– У нас эта... как её? Рексту... ресту... кторизация, - несколько раз попробовав произнести незнакомая слово, тетка махнула рукой.
– Тьфу ты, прости господи, и не выговоришь!
– она сокрушенно покачала головой.
– Сокращают нас, одним словом. Не перспективные мы. И деревня наша не перспективная. А с чего ей быть перспективной? В девяностые люди разъезжаться начали. А как детский сад и школу закрыли, так, считай, село и похоронили. Кто из молодых тут останется? Им ещё детей растить. Разве что забулдыга какой век будет вековать. А старики скоро все на кладбище переедут.

– А вы как?
– напустив сочувствия в голос, поинтересовалась Алина.

– А что я? Мне только до пенсии дотянуть. Годок остался. А потом и у меня срок "доживания" начнётся, - тетка горько усмехнулась.
– Всё, дочка, жизнь прошла!

– Так Вы же ещё не старая. Вам ещё жить и жить!

– Да разве это жизнь?
– взгляд тетки устремился в окно, за которым виднелось полуразвалившееся здание бывшего Дома культуры.
– Глухомань беспросветная! Асфальт вот доломают, и до больницы не доберешься! У нас чернозём, ни одна машина не пройдёт!