Братья

"Алина, Алина, Алиночка", - посмаковав на языке красивое имя, Андрей принялся читать дальше.

"Андрей, кажется, я влюбилась! Влюбилась в тебя!" – дойдя до этих строк, Кислицын - младший едва не подпрыгнул от радости. Дальнейшее и вовсе растекалось по сердцу подобно божественному нектару.

"Как бы я хотела встретиться с тобой вновь". – У парня на душе приятно заныло.

"Ответь, напиши мне, пожалуйста!" – Ещё бы он не написал!

"Не спеши выбрасывать это письмо и забывать мой адрес".– Как она вообще могла такое помыслить?

"Прошу, даже если я тебе совершенно безразлична, ответь мне, пожалуйста. Хорошо?!" – Конечно же, я тебе отвечу, любимая, конечно отвечу!
– шептал Андрей, раз за разом перечитывая столь неожиданно явившееся ему любовное послание.

Вскоре он сходил в штаб и выпросил у штабного канцеляра несколько стандартных листов, два конверта и шариковую ручку. Своей ручки у него не было - зачем солдату на войне ручка? Писать письма родным? А зачем, когда есть сотовый?

– Здравствуй, любимая! – раз она призналась в любви, то почему бы ему не сделать то же самое?
– Я безумно рад твоему письму. Я тебя тоже искал, но не сумел найти. Нет, я бы обязательно тебя нашел, но позже. Я бы не смог жить без тебя. Ты одна и на всю жизнь! Эдельвейс мой ненаглядный, звездочка моя лучистая! – Андрей и сам не знал, откуда он выискивает такие красивые слова.
– Будь у меня крылья, я бы прилетел к тебе, ведомый только одной той нитью, что соединяет наши сердца, - писал он. И это, и ещё тысячу подобных благоглупостей. И все их он выдал одним залпом, на одном дыхании, почти не задумываясь. В конце письма Андрей указал номер своего телефона и сделал приписку: если я почему-то не отвечаю, можно позвонить Алексею - моему брату, он мне всё передаст, – и снова телефонный номер, на этот раз Кислицына - старшего. Когда же послание было дописано, Андрей сложил лист пополам, словно опасаясь нанести вред получившимся строкам, ласково и осторожно прогладил ладошкой, положил в конверт и всё так же аккуратно написал адрес. Теперь оставалось лишь с ближайшей оказией передать его на большую землю. Оказией представлялись всё те же самые финансовые работники.

Едва Андрей успел отнести письмо на ЦБУ (где собирали для отправки все подобные послания) и войти в палатку, как ему тут же высказали претензии.

– Где тебя носит?
– сердито спросил Глушко.

– А чё такое?

– Группник сказал собраться в учебной палатке, что-то доводить будет. Мы только тебя и ищем. Я уже минут пятнадцать назад доложить должен был. Сейчас придет, ругать начнёт.

– Нас ругать, что небо красить, - философски заметил Кислицын, удачно ввернув давнюю армейскую присказку.

– А, - сокрушённо проворчал Глушко, - тебе хоть кол на голове теши. Стучи не стучи, не достучишься. Пошли, нафик!

– Пошли, - с беззаботной лёгкостью согласился Кислицын.

– Разрешите?
– когда они вошли в палатку, в которой обычно проводились занятия по ОГП (общественно-государственной подготовке), Ухтырцев находился уже там.

– Заходите, - попросту скомандовал группник, вопреки обыкновения не собираясь заниматься проработкой опоздавших, и дождавшись, когда вошедшие усядутся, поднял руку, призывая к тишине.

– Что, господа, проведём разбор полётов?!
– предложил он и приступил к детальному анализу действий личного состава группы в недавнем боестолкновении. Для большинства этот бой был первым, для самого командира собственно тоже, но, как помнил Кислицын, головы он в бою не потерял, и сам действовал правильно, и за другими следить не забывал. В общем, руководил боем как мог, а мог, как выяснилось, неплохо. Даже в том, что Синякову прилетело по самое не балуй, его вины не было. На то он и бой, чтобы такое иногда случалось. А вот то, что Куницын метнулся на помощь раненому без надлежащего прикрытия, командир заметил, и не преминул теперь высказать об этом своё мнение.

– Паш, ты, конечно, молодец, лихо Синяка нашего вытащил, но на будущее сразу говорю, случись подобное ещё раз - голову оторву.

– А чё такое?
– всполошился мнивший до того себя чуть не героем Куницын.

– А ничё!
– резко повысил голос группник.
– Тебя кто прикрывал?

Куницын благоразумно промолчал.

– Сам знаешь - никто, а если бы и тебя там же мочканули? Мы бы как вас двоих вытаскивали? Тебе просто повезло, что чехи не держали оборону, а поспешно драпали. Ладно, проехали, но в следующий раз... Я это говорю и тебе, Глушко, тоже, нечего в окно пялиьтся! Так вот, прежде чем куда-то сломя голову лететь, озаботьтесь тем, чтобы вас поддержали огнём. Понятно?

– Да пока до кого достучишься, можно и кровью истечь!
– проворчал обычно молчаливый ефрейтор Злобин.

– Ты думаешь, будет лучше, что рядом с одним и второй ляжет? Нет. Я вам говорю, я приказываю: подход к раненым либо по безопасному маршруту, либо при хорошей огневой поддержке. И ещё: не надо осуществлять перевязку на открытом пространстве, вначале оттащите раненого за укрытие. Думайте немного головой. Теперь идём дальше: ты, Глушко...

Разбор полётов продолжился, Кислицын - младший погрузился в свои мысли...

Речка, песчаный пляж, сосновый лес за спиной, легкий ветерок колышет листву склонившейся над водой ивы. Летит над речной гладью з вонкий, задорный девичий смех ...

– Кислицын!
– рык группника вывел Андрея из сладостных мечтаний.
– Снова в облаках летаешь? Когда-нибудь ты точно встрянешь. Тварь буду! И хрен с тобой! Теперь что касается всех: нам послезавтра на задачу...

– Опять?
– не подумавши, брякнул Кислицын.

– Не опять, а снова, - группник ухмыльнулся.
– Если не считать состоявшейся стычки, мы на выходе считай и не были. Сколько всего в лесу пробыли? Часов девять?

– Меньше, семь с половиной, почти восемь, - подсказал Глушко.
– Я по книге учёта радиограмм посчитал.

– Специально смотрел?

– Да. Интересно было. Если точно от момента десантирования до эвакуации семь часов сорок девять минут.

– Значит даже так. А ты, Андрюха, говоришь: снова.

– Товарищ старший лейтенант, а у нас сегодня по расписанию что?
– Глушко, ожидая ответа, принялся чесать за ухом. Ухтырцев нарочито тяжело вздохнул:

– Я бы вас сегодня, будь моя воля, погонял, но комбат сказал - пусть отдыхают, - группник развёл руками, выражая тем самым свою беспомощность перед непреодолимостью сего факта.
– Так что отдыхайте. Но без фанатизма. Замечу у кого спиртное...

– Да где ж его тут взять...
– в глазах высказавшего эту простую мысль Нехлюдова отчетливо промелькнула мечтательная поволока, круто замешанная на не просветной тоске.