Бремя колокольчиков

– Что ж, давайте помолимся.

Отец Глеб начал читать молитвы, поглядывая на иконостас. Он всё время ловил на себе хитрый взгляд символа того далёкого праздника спорта восьмидесятых. Вдруг вспомнился впервые в жизни увиденный Глебом пьяный милиционер, мочившийся под дерево в Сокольниках в то олимпийское лето... Глеб старался отогнать эти мысли и воспоминания и сосредоточиться на молитве, но получалось не очень...

– Ну, вот. Всё мы сделали. Целуйте крест. Надеюсь, теперь вам будет лучше здесь жить, но... знаете, надо вам прийти в храм, исповедоваться и причаститься. Вы когда-нибудь причащались?

– В детстве, только... У меня больше супруга по этой части была... А вы чайку со мной не попьёте?

На улице было холодно, да и мужичок явно хотел пообщаться, одиноко ведь человеку. Глеб же считал своим долгом объяснить ему что-то о православной вере.

Сели. Хозяин разлил чай. Он стал рассказывать о том, как всю жизнь проработал на ЗИЛе, как любил свою жену, с которой Бог не дал детей. Рассказ его для рабочего был немного странным: много наблюдений и мало осуждения. Просто, но без грубости. Священник же всё пытался объяснить необходимость участия в жизни Церкви через принятие Таинств.

– А вот ещё, посмотрите. Видите?
– указал мужичок на треснутое и заклеенное ровное отверстие в стекле, на которое отец Глеб уже давно обратил внимание.
– Это напротив, в лесопарке, бандиты разбирались, а ко мне шальная пуля и залетела. Следователь приходил, пулю прямо в косяке нашли. Хорошо, я в комнате был, а не здесь, на кухне.

– Да, Господь вас уберёг. Ну что ж, спасибо! Пора мне.

Отец Глеб пошёл одеваться, но видел, что хочет пожилой работяга ещё что-то сказать. Наконец решился.

– А ведь я знаю, правда это всё у вас...

– Где?

– Ну, в Церкви... Я, заболел как-то серьёзно, на операцию меня повезли, я боюсь страшно, прям трясусь весь. А тут эти... у вас на стенах рисуют... Летают ещё... Ну, с крыльями... Вокруг меня, пока везли в операционную, а другие их не видят... ну как их...

– Ангелы?

– Да, точно!

– Да это может вам под эфиром так показалось? Ангелов-то только святые, да и то редко видят... Ну, или когда прелесть бесовская... но это тоже вряд ли ваш случай...

– Не знаю, про какие такие прелести, батюшка, вы говорите, но так вот они летают вокруг... может и без крыльев... но, как в церкви рисуют точно, такие же какие-то... а я ж совсем испугался, думаю, чего летают-то? Один мне и говорит по-простецки, так: «Да не бойся ты, брат, чего дрожишь? Всё нормально будет!» И мне как-то хорошо, спокойно стало... А потом мне как раз эфир дали, и я ничего больше не помню, но знаю теперь, оно правда всё, что у вас там, и оно такое... Доброе всё...

Глеб навсегда запомнил эту башенку с головой Олимпийского Мишки. Вспоминался он часто в тяжёлые моменты, и как-то становилось чуть-чуть смешно и немного легче...

Протодьякон

Здесь так одиноко, ведь некого больше пытать.

Дай мне полный контроль

Над каждой живой душой

Ложись рядом со мной, считай, что это приказ.

Leonard Cohen ^[65] , «The future».

– Поисповедуй, Глебушка!

Протодьякон Николай пришёл на службу насупленный. Дочитывали часы^[66] перед литургией. Отец Глеб не любил его исповедовать и отсылал обычно к отцу Вячеславу. Но сегодня бы это не удалось - будничная служба. Никого, кроме них двоих в расписании не стояло.

– Чё? Срочно? До воскресенья не дотерпишь?

– Давай сейчас... не дотерплю...

– Ну, подходи. Что случилось у тебя? Опять нажрался?

– Да, и не только, - протодьякон подошёл и наклонился к престолу, - Бабы опять... По пьянке проституток позвали с друзьями... Дорогие. Не халтурщицы-хохлушки из деревни. Я выбрал себе молодую, симпатичную... с задницей такой... ну, да это не в тему... Всё сделали. Ребята ещё кувыркались, а я пошёл её чаем на кухню поить. Поговорили за жизнь. Она студентка, подрабатывает так. Потом, говорит, бросит. Я ей про себя рассказал, что дети есть, что служу... Она меня и давай поучать, что так жить нельзя, что она по молодости на шмотки и хорошую жизнь, это ладно, а мне это всё ни к чему... Бать, представляешь?!

– Ты... эта... не знаю... может тебе и вправду сан снять?... Или, нет, просто уйти лучше на время... Прости... Я понимаю... Но...

– Да не-е, - отпрянул протодьякон, - экий ты, брат! Не могу я без службы, хоть и зовут друзья на фирму. Понимаю, каноны, будь они неладны. Блудник-прелюбодей, и всё такое. Но я хочу служить Богу! Хоть и говно, и служу не пойми чему...

Протодьякон плакал, что с ним бывало не часто, даже когда он бывал сильно пьян. Вообще, в нём уживались как бы два человека: один был весёлый малый, смахивающий на лесковского разухабистого персонажа, другой... который сейчас плакал.

Когда-то, совсем молодым столичным студентом, уверовав, он стал ездить к популярному старцу. Многие считали того батюшку прозорливым Всё шло как по маслу. Духовное окормление, молитвенное правило, пост.

У Николая прекрасный голос и хороший слух. Его стали приглашать читать и петь на клиросе^[67]. Старец всё говорил о приближающемся антихристе, о трёх шестёрках и о том, что в городе одни соблазны и грехи, и надо ехать дальше, учиться жить в деревне, как жили благочестивые предки.

Однажды батюшка позвал Николая в крестилку^[68] отдельно, после службы. Там стояла девушка, которая тоже не в первый раз приезжала сюда, Николай её уже видел.

– Вот, Коля, знакомься - Анастасия! Она из-под древнего русского города N. Девка хозяйственная и богобоязненная. Ты давно меня про женитьбу спрашивал, вот меня Господь и вразумил это дело обустроить. А ещё, тебя обрадую! В области, в которой Анастасия живёт, владыка - мой старый приятель. Он тебя в дьяконы рукоположит, а потом и в священники! Во славу Божию будешь служить в деревне подальше от всей этой бесовщины и детей лучше вырастишь, если Господь время продлит, но если и антихристово время придёт - быстрее там убережёшься.

Разве мог Николай от такого отказаться?! Да и девушка была вполне себе красивая, хоть и строгая на вид. Но оно ж Коле даже и лучше, что строгая, чтоб от греха подальше и за хозяйством. Чтоб, как в святую старину! Как же всё славно устраивается!

Родители Николая хоть и охали, но что уж сделаешь? Двадцать два года - сам решает. Старец их обвенчал и отправил в N-скую область с письмом архиерею. Тот обрадовался, особенно когда услышал, как замечательно Николай читает и поёт.