Бремя страстей

Кэссиди не представляла, о чем они раз­говаривают. Ну, какие разговоры могут быть с Энджи? Что мужчины, что мальчишки сопер­ничали за честь только постоять рядом с ней, но беседовать с ней…

Почти неделю Кэссиди чувствовала себя одинокой и не знала, чем заняться. Ее томило беспокойство, она скучала, и вообще это лето было не таким, как другие. Еще в прошлом году она получала удовольствие от привычных занятий, а нынче… Да еще эта невыносимая жара…

Она бросила взгляд в сторону загона, где Бриг занимался Реммингтоном. Похоже, жере­бец стал менее строптивым. Видимо, Бригу удалось добиться успеха. Некоторые мужчины ломают лошадей быстро, всего за несколько дней, а Бриг не жалел времени, и Кэссиди подумала, что должна быть благодарна ему за это. И все же она испытывала постоянное раз­дражение. Все члены семьи словно сговорились обращаться с ней, как с маленькой, будто она не способна быть самостоятельной. Даже нель­зя поездить на собственном коне…

Она перелезла через изгородь и спустилась к ручью, где когда-то девочкой играла с Энджи и Дерриком; они брызгали друг в друга водой, бросались комками мокрого песка, бултыха­лись на мелководье. Деррик горазд был на озорные выдумки и веселился вовсю, дергая Кэссиди за волосы или пытались вымазать с ног до головы младших сестер илом, кото­рый доставал со дна ручья. Однажды они с Эн­джи стали свидетелями, как он курил первую в своей жизни сигарету и сильно кашлял. В другой раз она шпионила за ним и увидела, как он целовался с темноволосой девочкой, а потом они возились под тенью деревьев, потея и пыхтя. Кэссиди тогда побыстрее уполз­ла на четвереньках, скользнув за лиственную занавесу веток вяза прежде, чем узнала ту де­вочку, что так охотно позволила ему снять с себя узкий крошечный лифчик.

Вот с тех пор, как Деррик начал увлекаться девочками, все изменилось. Он смотрел на нее другими глазами, прежние детские игры были забыты. В нем всегда сидел какой-то чертик, но к тому времени, как у него начали проби­ваться усы и ломаться голос, он стал скрыт­ным и злым. Однажды он до крови отхлестал лошадь и застрелил соседского кота, просто так, ради забавы. В обоих случаях Рекс от­читал сына, затем повел его к амбару, где заставил мальчика наклониться над козлами. Для пилки дров и его же хлыстом отходил по заднице. Деррик кричал и взвизгивал при каж­дом ударе, затем прошествовал к дому с крас­ным мокрым лицом, в глазах его стояли жгу­чие слезы унижения, вспухшие губы сжимались в гневном непокорстве.

Потом Рекс повез его в город, заставил исповедоваться священнику, но независимо от того, сколько раз заставляли его прочитать «Отче наш» и «Богородица, дево, радуйся», Деррик становился все хуже. Кэссиди была уверена, что он может до бесконечности пов­торять молитвы, перебирая бусины четок, но с волей отца не смирится. Она чувствовала: что-то с Дерриком творилось, только не могла понять, что именно…

Кэссиди скинула туфли и погрузила пальцы в жидкий ил у кромки воды. Поток был мел­ким — всего-навсего журчащая струйка, что перекатывается через сточенные временем кам­ни.

Сжав руками колени, она снова ощутила внутреннее беспокойство, которое изматывало ее, не давая уснуть по ночам. Странное лето — она вроде бы еще ребенок, а ее сестра и брат давным-давно сбросили свои детские шкурки.

Погруженная в свои мысли, машинально выдергивая травинки на покатом берегу, она вздрогнула от неожиданности, когда ее плечи и траву возле нее накрыла чья-то тень.

— Чем ты тут занимаешься?

Бриг! Его голос она узнала бы из тысячи. От изумления она открыла рот, сердце бешено застучало чуть ли не в горле.

— Ничем.— Обернувшись, она скользнула невидящим взором по его незастегнутой руба­хе с высоко закатанными рукавами. Джинсы сидели на бедрах так низко, что был виден пупок и черные волосы вокруг него. Опьяняю­щее тепло разлилось с потоком крови по ее телу, она тряхнула рассыпанными по плечам волосами и пожалела, что сняла обувь, потому что теперь ее ноги были черны от мокрой земли.— Просто сидела и думала, когда же я смогу ездить на своем коне.

— Ты как заезженная пластинка…

— Так когда же?

— Скоро. Когда он станет послушным, как щенок.

— Если бы я хотела обзавестись соба­кой,— резко сказала она,— я бы пошла в соба­чий питомник и присмотрела бы себе щеноч­ка.— Она встала, вытерла ноги о траву, пыта­ясь скрыть охватившее ее смущение.— Думаю, тебе пора заканчивать с Реммингтоном. Он мне и таким нравится.

— Таким сволочным?

— Ага, сволочным.— Он издал гортанный звук, выражавший неодобрение. — Я же сказа­ла, что мне нужен жеребец с огоньком и независимым характером.

— Который сбрасывает тебя и остервенело лягается? — спросил он, играя перочинным но­жом. Она стояла перед ним босоногая, и, мо­жет быть, поэтому он в своих ковбойских са­погах казался еще выше ростом. Солнечный свет проникал сквозь шелестевшую на ветру листву, и по его лицу пробегали тени. Бриг закрыл нож.

— Насколько мне известно, он и тебя сбро­сил.

На его губах заиграла легкая улыбка. Пру­жинный нож он засунул в карман.

— Что было, то было, но надеюсь, ты не станешь рассказывать всем подряд об этом. Не хочется, чтобы остальные работники узнали.

— Пусть это будет нашей тайной,— улыб­нулась Кэссиди.

— Правда?

— Крест на сердце и чтоб провалиться мне на этом месте! — Она подняла руку, чтобы совершить знак над грудью, сопровождавший эту страшную детскую клятву, но застыла, за­метив его взгляд, которым он следил за ее движениями.— Ну ладно, ты и сам знаешь…

Выпятив нижнюю губу, он кивнул; таким доброжелательным и покладистым она видела его в первый раз.

— И все-таки я думаю, что могла бы уже ездить на нем.

— Будешь ездить,— пообещал Бриг.— Скоро.

— Я справлюсь с ним.

— Тогда как ты объяснишь вот это? — Он дотронулся до ее поврежденного плеча, и она вдруг испугалась.

Внутренний голос подсказывал ей, что ос­таваться с ним наедине равносильно игре с ог­нем, но до конца осознать опасность она не могла. Кэссиди чувствовала, как что-то меня­лось в самой атмосфере, стоило ей только оказаться в непосредственной близости от не­го: в воздухе будто скапливались электричес­кие разряды, как перед грозой.

— Я совершила ошибку в свой последний выезд.

— Поэтому твой отец не хочет, чтобы она повторилась.

— Может, он не понимает, что для меня лучше.

— А сама ты понимаешь? — Он насмеш­ливо изогнул черную бровь, и она догадалась, что он смеется над ее бравадой.

— Почему ты обращаешься со мной, как с ребенком?

— Потому что ты еще ребенок.

— Ты не намного старше.

— Дело не в возрасте, малыш.

— А в чем? — спросила она, вздернув под­бородок.— В жизненном опыте?