Бретёр

— Ба! Господин гусар! — радостно заорал голос, и из тумана выступила фигура.

Мужчина был одет в рейтузы и не вполне свежую рубашку. Волосы стояли дыбом. Черные бакенбарды обрамляли красивое, но несколько опухшее лицо. Босые ноги шлепали по паркету.

— А, бля, — вдруг встрепенулся он и запрыгал на одной ноге. — Стекло.

Потерся ступней об икру другой. На рейтузах осталась кровавая полоска. Но это мужчину не расстроило, он радостно заорал:

— Добро пожаловать в наш свинарник!

Оборотился и крикнул в туман:

— Березов! Гости!

Так Мурин понял, что перед ним — Шухов. Березов также вышел из табачного тумана. В углу рта трубка, в руке он держал кий. Ни то ни другое не помешало ему произнести:

— Так это ж не гусар, а Мурин, идиот.

И раскинуть руки для объятия:

— Матвейка!

Мурин шагнул и обнял его в ответ, похлопал по могучей спине:

— Котька.

— Будто вечность прошла.

— Не говори. А всего-то несколько месяцев.

Они знали друг друга по петербургскому кругу, которому оба принадлежали. Оба были несколько непрезентабельными отпрысками похожих семей: приличных, но захудалых и прозябавших, пока один не оказался баловнем судьбы и теперь, как буксир, тащил наверх по столичной лестнице тщеславия все семейство. У Муриных этим буксиром был Ипполит. У Березовых — старшая сестра Елена, которая вышла замуж за князя Вилюйского, богатейшего на тот момент жениха России, и нанесла тем самым всем петербургским мамашам и девицам на выданье незаживающую рану, поставив их перед неразрешимой загадкой мироздания: бесприданница Елена даже не была красавицей. Любовь зла.

Так Котя Березов, самой судьбой назначенный в провинциальный гарнизон, стал кавалергардом в столице. В отличие от записного петербуржца Шухова, Котя блистал румянцем во всю щеку. Про таких мужики и бабы говорят: ай да молодец, кровь с молоком. Столичные барышни находили его простоватым. Но ошибались все. Котя Березов не попал в действующую армию, потому что врач подозревал начало чахоточного процесса. И не был прост. Он не привык к подаркам судьбы, всегда подозревал худшее, поэтому тотчас стал серьезным:

— Что у тебя случилось?

Мурин невольно покосился на Шухова. И тот тотчас отошел к столу, взял мелок, взял кий и начал его натирать. Там, где он прошел, на загаженном паркете отпечатались кровавые пятна. Они наводили на какую-то мысль… Мурин с трудом оторвал от них взгляд.

— Да вот не у меня. И что случилось — не знаю.

— Как так?

Мурин потер лоб.

— Может, ты мне и скажешь, что.

— Я?

— И товарищ твой. Дело об корнете Прошине.

— Шуха, — позвал без лишних вопросов Березов. — Поди-ка сюда.

Шухов так же без вопросов отложил кий. Ступня его уже не кровоточила. Мурин смотрел на быстро подсыхавшие пятна на полу. Его что-то в этом зрелище тревожило, но понять бы — что? Он опять заставил себя отвести взгляд и посмотрел в глаза кавалергардам.

— А тебе-то какое до всего этого дело? — уточнил Котя Березов.

Большие голубые глаза придавали ему обманчивый вид дурака.

Но Мурин видел в них проницательность человека, сызмалу знакомого с бедностью.

— Сам не знаю. Что-то меня беспокоит.

— Не почечуй ли? — тут же отозвался Шухов.

Мурин только отмахнулся, он не был расположен шутить. Особенно в армейском стиле.

— Расскажите, как все было той ночью.

Березов сложил руки на груди:

— Изволь. Только рассказ коротким выйдет. Мы с Шухой дежурили. Вызвали к Рахманову. Мол, один из наших убил.

— Когда это было? В котором часу?

— Да уж к утру. Хотя как в Питере: все темень.

— То есть свечи в буфетной были зажжены, когда вы вошли?

— Ты никак сам об этом немало знаешь.

— Так зажжены были или нет?

Березов призадумался.

— Разумеется, — встрял Шухов. — Мы ж не совы, чтобы в темноте видеть.

— Да, свечи горели.

— Что ж вы увидели?

Оба не выразили удовольствия от вопроса.

— Что увидели, что увидели. Ясно что. Он к ней значит, подкатил. Она его, значит, отшила. Ну и он, значит, — хоп…

— Сразу так и ясно? — возмутился Мурин.

— Не понял, — обиделся Шухов.

— Ведь вы этого не видели! Вас при этом не было! Как же вы можете обвинять человека…

— Да, можем, — подтвердил Березов, хлопнул Мурина по плечу. — Прости, друг. Не знаю, какой у тебя самого интерес в этом деле. А только оно ясное.

— Мне вот не ясное.

— Так ведь не ты, а мы с Прошиным служили, — ядовито бросил Шухов.

Мурин перевел взгляд на Березова. Тот кивнул:

— Он ведь не первый раз так… гм. Было дело. В доме у Клары Ивановны. Ну, куда все наши ходят. Так вот, Прошин там на девку накинулся с кулаками. Визг сразу, ералаш. Все сбежались. Растащили, конечно.

— С Кларой еле замяли. Двести рублей дать пришлось, — вставил Шухов.

Березов кивнул:

— Тогда он тоже пьяный в дупель был. Ну, ты понимаешь.

На лице Мурина проступило смятение. Березов посочувствовал:

— Прости, друг. А в этот вот раз не успели прибежать и растащить. Что ж не ясного. Все ясно.

Мурин был огорошен.

— Я не знал. Про случай у Клары Ивановны.

— Разумеется. Кто ж о таких, гм, подвигах кричит. Так что когда мы вошли и я увидел, что это Прошин, то я сразу такой: блядь, опять.

— Я тоже подумал: блядь, опять. Если вам интересно мое мнение, господин ротмистр.

Мурин прижал ладонь ко лбу: ну дела. Он был зол на Прошина за то, что тот не рассказал ему об этом случае, и все же…

— Хорошо. Я понял, что вы подумали, когда вошли. А что именно вы увидели, когда вошли? Что сразу бросилось в глаза?

— Кровь на стенах. Она лежит. И у нее платье разорвано.

— Подсвечник, — Шухов изобразил, что его тошнит. — А на нем длинные волоса прилипли. Обедать в ресторации теперь не могу. Так эти волоса и мерещатся.