Бриллиант Кон-и-Гута. Затерянные миры. Т. XVIII
Шрифт:
И вдруг раздался ее голос, в котором зазвенели нотки, дотоле ему незнакомые:
— Вы говорите, что вы меня любите, несмотря ни на что, что вы не переставали меня любить с того самого дня, как узнали меня?.. Синьор Винценти, можете ли вы дать честное слово, что вы говорите правду?
— Эрна, я могу поклясться всем святым для меня… Я потерял голову без вас! Все это знают, да я и не скрывал этого. Ах, если бы вы знали, как страдал я, когда вы бежали из Лондона, бросив сцену, меня, все, с чем были связаны. О, вы безжалостны! Я больше не работаю. Почти все время я провел в Шотландии. Я только на днях вернулся оттуда… Совсем случайно я узнал,
И снова тем же чуть странным голосом Эрна произнесла тихо, но отчетливо:
— Ваше честное слово, синьор Винценти?
— Эрна! Даю его, конечно!.. Откройте ваше лицо, дайте мне ваши губы. — И он потянулся к ней, стремясь откинуть вуаль.
Медленным движением своих прекрасных рук она подняла снизу вверх прозрачную ткань, окутывавшую ее голову.
Винценти, казалось, не сразу понял, что произошло перед ним и что происходит с ним.
Он глядел на открывшееся перед его глазами, — до сих пор замечавшими в жизни только одну красоту, — безобразие, и внезапный страх оледенил его. С минуту сидел он с вытаращенными глазами, позабыв опустить протянутые руки. Когда он несколько овладел собой, Эрна уже опустила вуаль.
Она тоже овладела собой.
Но в ее сердце не было гнева, когда она сказала ему почти примиренным голосом:
— Я возвращаю вам ваше честное слово, синьор Винценти. Не правда ли, все это — недурная иллюстрация к словам Бальзака, которые вы подчеркнули когда-то в моей книге. Вы помните?
Она позвонила.
— Проводите м-ра Винценти…
Глава XIII. В ПЕЩЕРЕ
Разговор шел вполголоса. Сидевшие на коврах люди с опаской поглядывали на узорчатые войлочные стенки большой юрты. Двойные полотнища входного отверстия надувались, как парус. Ветер, по-видимому, крепчал.
— К утру опять надо ждать бури. Ветер, пожалуй, больше десяти метров в секунду.
— Этого-то нам и нужно, если мы, наконец, решимся!
— Мэк-Кормик что-то долго не возвращается…
— По-видимому, мирза Низам не сдается на его уговоры.
— Джонни, у вас все готово? — еще тише спросил голос.
— Все. Я собрал там все кувшины, которые только мог найти.
— Где они поставлены?
— За большим камнем среднего ущелья. Того, которое ведет туда… — добавил он многозначительно.
— Если и на этот раз вы окажетесь счастливцем… Ах, Джонни, кажется, вам опять пришла в голову блестящая мысль!
Из темноты блеснули белки глаз. Боб перебил говоривших:
— Один кувшинчик, должно быть, несколько пустоват, господин профессор! Сообщаю вам об этом на всякий случай.
И маленький черный человечек сделал гримасу удовольствия.
Только теперь обитатели юрты заметили, что Боб сильно навеселе.
— Боб! Да никак вы… Посмотрите на него: он ведь вдребезги пьян! — воскликнул Голоо.
— М-р Голоо, вы всегда преувеличиваете во всем, что касается меня! Когда мы перетаскивали кувшины от пальм к пещере, я попробовал на язык несколько капель из одного из них, — вот и все! Должен заметить, что это пальмовое вино отлично пригодилось бы нам вместо того, чтобы…
— Тс-с!! Боб, молчите! — строго прошептал фон Вегерт.
— Но что же теперь нам делать с Бобом, если мы пойдем туда? — проворчал Голоо.
— Знаете что? — предложил Гарриман, — оставим его
в юрте! Чем шумливее он будет себя вести, тем, в конце концов, лучше. Мирза Низам подумает, что мы здесь веселимся с тоски!— Ха… Веселимся! — с горестной усмешкой проговорил фон Вегерт. — Впрочем, это верно. Ну, Боб! Валяйте, в таком случае, вовсю.
— Да я и не пойду с вами в пещеру, я боюсь! — замотал тот своей кудрявой головой.
Боб не заставил себя просить. Перед глазами наших путешественников, ожидавших возвращения Мэк-Кормика от мирзы Низама в юрте, которую тот им отвел для житья в Кон-и-Гуте, замелькало в каком-то диком танце черное тело в развевающихся лохмотьях, в которые превратилась одежда всех путешественников за это время.
По временам тоненький голосок выводил какую-то высокую фиоритуру с присвистом.
Танец длился долго, покамест запыхавшийся танцор не свалился в изнеможении на ковер.
— Отвел душу! — воскликнул Боб. — В этой проклятой дыре с тоски умрешь!
За юртой послышались шаги.
— Возвращается… — заметил Голоо.
Через минуту чья-то рука показалась в прорезе полотнища, которое закрывало отверстие юрты, и отцепила с крюка шнур, придерживающий спущенный войлок.
— Неудача, друзья мои! — проговорил Мэк-Кормик, входя. — Он категорически не советует, чтобы мы теперь трогались в дорогу. Впрочем, он клянется, что все перевалы на единственном возможном для нас пути, на юг, через горы уже закрылись и что даже при самых благоприятных обстоятельствах, летом, мы рискуем в таком случае безусловной гибелью. Ему можно верить.
— Не говорил ли он о том, что происходит в Роканде?
— Он сам ничего не знает. Никаких известий.
— Может быть, он не хочет сказать? Представьте себе, что восстание раздавлено?
— Возможно и это. В общем, он сильно расстроен, болен и едва стоит на ногах. Во всем Кон-и-Гуте остался только он да Аль-Наи. Девочке поручено кормить гепардов. На ней лежат все хозяйственные заботы и о нас.
— А Рашид?
— Рашид не вернулся, старик думает, что он погиб. Когда я его спросил, зачем и куда он отослал Рашида — ответом сначала было молчание, и только потом он нехотя сказал, что Рашид с оставшимися в Кон-и-Гуте рокандцами отправился в Белуджистан.
— Их верблюды были сильно нагружены, когда они уезжали. Заметьте, что мирза Низам не оставил ни одного верблюда в Кон-и-Гуте! Словно он себя, Аль-Нами и всех нас погребает здесь заживо!
— Похоже на то, что он выполняет какие-то приказания. Ведь не исключена возможность того, что здешние обитатели и вернутся.
— Та часть их, которая ушла в Роканд?
— Да. И та, которая отправлена мирзой Низамом в Белуджистан.
— Не думаю. Чувствуется, что у них что-то стряслось там, в Роканде.
Но, в общем, мы здесь сидим, как в мышеловке. Если бы не вы — мы все, пожалуй, уже давно составляли бы пищу этих гепардов!
— Он дал мне клятвенное обещание, что волос не упадет с головы всех вас, пока он жив, но…
— Но?
— Но он утверждает, что не в силах нам помочь, даже если бы и хотел. Кстати: землетрясение прошлой недели он считает плохим предзнаменованием… Он весь полон суеверных страхов и предчувствий.
— И он по-прежнему против осмотра нами пещеры?
— Об этом и слышать не хочет. Теперь туда ходит одна Аль-Наи с кормом для его кошек. Самая большая из них, — помнится ее зовут Гарра, — каждый раз провожает ее. Ее отца, Файзуллы, тоже ведь нет в Кон-и- Гуте.