Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало

Молчание.

— Я понимаю, ты боишься, что на меня в последнее время и так много всего свалилось, — устало сказала Валька. — Но мне нужно знать всю правду, раз уж часть ее выплыла наружу. И я все узнаю. Расскажи мне, пожалуйста, сама. Я предпочитаю узнать от тебя.

— Он не любил Евдокию Михайловну потому, что она не любила его, — сказала мама.

— Очень красноречиво.

— Понимаешь, твоя бабушка узнала о том, что твой отец хотел держать в тайне.

— Тайна? — удивилась Валька. — У отца? Господи, да какие у него могли быть тайны?

— А какие тайны бывают у мужчины? — спросила мама очень сухо.

Валька отняла руки от лица и внимательно всмотрелась в профиль, четко нарисованный на фоне темного окна.

— Нет, — сказала она потрясенно.

— Да.

— Не может быть… Я же помню, вы с отцом любили друг друга…

— Я тоже так считала.

Мама поднялась с места, подошла к плите и выключила огонь под сковородкой.

Скрестила руки на груди, и задумчиво продолжала, не глядя на дочь.

— До сих пор понять не могу: почему он мне ничего не сказал? И почему я ничего не почувствовала? Да я могла руку дать на отсечение, что Костя меня любил, действительно, любил! Как он мог?

— Когда ты узнала? — спросила Валька.

— После его смерти.

— Тебе бабушка об этом сказала?

— Да.

— Но зачем?!

— Из лучших побуждений, — с улыбкой ответила мама, но по ее щекам побежали слезы. Она вытерла их ладонью, продолжая улыбаться.

— Евдокия Михайловна хотела, чтобы я перестала так убиваться. Вот и раскрыла мне глаза.

Валька подошла к матери и обняла ее. Мама всхлипнула и положила голову на ее плечо.

— Ты прости меня, — сказала она покаянно. — Я была очень плохой матерью, я теперь это понимаю. Я так его любила, что больше ни на кого любви не оставалось…

— Перестань, — ответила Валька, гладя ее по голове. — Не мучай себя.

— Не могу, — глухо сказала мама. Она оторвалась от дочери и отошла к окну.

— Если бы можно было все вернуть назад…

— Кто эта женщина? — спросила Валька сурово.

— Какая разница? Она — библиотекарь, и у нее есть сын. Очень похож на Костю.

— Ты хочешь сказать?

— Да, — подтвердила мать устало. — Это твой брат.

Валька села на место и стиснула голову. «Все, больше не помещается», — озабоченно предупредил ее мозг, и Валька осторожно растерла виски.

— Хочешь с ним познакомиться?

— Нет! — сразу ответила Валька. Жалко улыбнулась и объяснила:

— Я столько разом не вынесу. Мне нужно время.

— Я просто понять хочу, — сказала мама, глядя невидящими глазами в окно. — Почему он мне ничего не сказал? Неужели я стала бы его удерживать? Зачем он мне врал? Или это он ей врал?

— Никому он не врал, — ответила Валька очень тихо. — Мам, так бывает. Мужчина может любить двух женщин одновременно.

Мама оторвала взгляд от окна и сосредоточенно уставилась на дочь.

— Но это же… Это же ненормальность!

— Может быть, не знаю. Знаю только, что так бывает.

— Откуда тебе такое знать? — прошептала мама.

— Рассказала одна очень мудрая женщина. У нее в жизни была такая же история. Муж рвал, рвал сердце и надорвал. Умер от сердечного приступа. Как отец.

— Рвал сердце? — переспросила мама и задумалась.

— Мама, все это в прошлом. Умерло и похоронено. Нужно жить дальше.

— Не могу! — отчаянно воскликнула мама. — Не могу!

— Ты жалеешь, что узнала?

— Кто дал ей право? — спросила мама с ненавистью, указывая на газету. — Кто дал ей право вмешиваться в мою жизнь? Кем она себя возомнила? Орудием господа? Тоже мне, графиня Монте-Кристо… Да не верила она никогда ни в бога, ни в черта!

— Бабушка хотела как лучше.

— Не сомневаюсь, — откликнулась мама. — И ты видишь, к чему это привело. Я больше не верю никому. Ни одному человеку. И все время думаю только об одном: почему он мне врал? Почему он мне врал? По-моему, я сама немного тронулась.

— Значит, прошло недостаточно времени…

— Девять лет! — воскликнула мама. Подошла к столу, оперлась на него двумя руками и повторила, заглядывая дочери в глаза:

— Девять лет!

— Значит, для тебя это не срок, — твердо ответила Валька. — Все уляжется со временем, я знаю.

Еще минуту мама смотрела на нее, сжав губы, потом лицо ее смягчилось и она слабо улыбнулась.

— Мудрая ты моя!

Подошла к Вальке, обхватила ее голову и прижала к своему свитеру.

— Не сердись на меня.

— Не сержусь, — ответила Валька и потерлась щекой о ворсистую поверхность. — Я тебя очень люблю.

— Спасибо, — тихо сказала мама. Наклонилась и поцеловала дочь в теплую макушку.

Вернулась на место и спросила, указывая на газету:

— А с этим-то что делать будем?

— А ничего не будем.

— Кате звонить не нужно?

— Зачем? — спросила Валька, пожимая плечами. — Соболезнование выразить? Довести до нее, что мы в курсе?

— Да, нехорошо, — пробормотала мама и постучала пальцами по столу. — Но нужно же как-то помочь… Мы же родственники.

— Не бери в голову, — посоветовала Валька. — Я завтра так и так собиралась к ним гости.

— Зачем?

— Да нужно Димке кое-что передать, — неопределенно сказала Валька. — Заодно и спрошу мимоходом, не нужно ли чего-нибудь. Без намека на конкретные обстоятельства.

— Да, наверное, так будет лучше, — согласилась мама. И спросила, — но с работой теперь у Сергея будут трудности?

— Я не политик, — сухо ответила Валька.

— И слава богу.

— Слава богу.

К Димке она пришла без предупреждения. Конечно, была вероятность не застать его дома, но Валька так хорошо знала привычки четвероюродного кузена, что почти не сомневалась: он будет на месте.

А вот если бы она позвонила заранее, то такой уверенности было бы значительно меньше.

Дверь открыла тетя Катя, и Валька поразилась тому, как она изменилась за прошедшие дни. Увидев девушку, Екатерина Дмитриевна не выразила ни удивления, ни легкого неодобрения — обычная термоядерная смесь, которой она встречала ее появление. Вальке даже показалось, что тетка, здороваясь с ней, никак не может оторваться от какой-то более важной для нее мысли.

— Проходи, — сказала она, одновременно и озабоченно, и равнодушно. После чего сразу же развернулась и ушла в спальню.