Бродячий цирк

Отверстие росло, втягивая в себя весь мир, как слив в кухонной раковине втягивает в себя вместе с водой остающиеся на тарелке крошки.

— А как я пойму, что получилось?

Лоб и шея у меня были мокрыми от пота, его запах забирался глубже и глубже в нос, поднимал тошноту. Я старался отодвинуться от Джагита, и в то же время надеялся, что Анна или Марина не побегут вдруг мимо. Они же никогда не будут со мной больше общаться, узнав, что я вонючка.

— У тебя уже получилось. Не дёргайся! — сказал он мне, хотя я всего-навсего пытался вздохнуть под гнётом его внимания. — Перенеси взгляд на мишень и бросай нож.

— А я правильно его держу? — спросил я, совершенно не чувствуя своих пальцев. — И как замахиваться?

И тут же понял, что всё провалил. Пучок размохрился, будто шерстяная нить, а иголочное ушко снова стало иголочным ушком.

Джагит ослабил своё внимание, так, чтобы касаться меня им самым краешком. Мне представился океан, который касается лодыжек холодным языком воды и песком. Какой-нибудь северный океан — если, конечно, там есть песок.

— Прости. Я немного… не очень люблю людей.

Я пытался отдышаться, и смысл слов доходил до меня медленно, как часовая стрелка до какой-нибудь намеченной заранее и заветной цифры.

— Ты, наверное, заметил, что со мной не так-то просто общаться. Я стараюсь… — Джагит жмёт плечами, — стараюсь не сваливать на людей слишком многое, но получается плохо. Как видишь.

Мне показалось невероятное. Показалось, этот человек… стесняется? Нет, не может быть.

От этого я сам смутился. И всё же почувствовал к Джагиту кроме страха совсем нечто другое. Интерес?

— Вы мусульманин? — ляпнул я ни с того ни с сего.

— И мусульманин тоже. Я из Ливии. Это далёкая жаркая страна.

Я колебался. Я не знал как спросить. Но снова бородатый араб меня понял.

— Я и христианин, и индуист. Не имеет значения, во что верили твои предки или во что верят в той стране, в которой ты сейчас живёшь. Всё это не имеет значения. Как-нибудь я тебе расскажу.

— Потренируйся ещё на досуге, — сказал он мне после короткого молчания. И прибавил, словно индеец из какого-то американского фильма: — У тебя неплохо получилось завладеть вниманием железных духов.

Я вспомнил наконец для чего и куда шёл.

— Аксель зовёт всех к себе.

Наскоро рассказав Джагиту как найти нашего пропавшего главаря, я погнался за Мариной, которая, прижимая к себе охапку шмоток, бежала переодеваться в животный фургон. Джагит пообещал сказать Косте и Анне.

Через пятнадцать минут мы собрались возле реквизита за автобусом. Мы с Мышиком прочесали каждый угол в поисках шпионов, заглянув — уже дважды за день — под автобус, но ни один шпион не отважился пересечь полосатую ленточку.

Тело Акселя по-прежнему принадлежало ящику номер шесть, с кособоко наклеенными на боках афишами первого «Терминатора» и «Пришельцев из глубокого космоса!». Космос пришельцев был настолько глубоким, что я ни разу не слышал об этом фильме.

Заботливая Марина проковыряла в коробке дырочки, чтобы лучше слышать Капитана.

— Мне лучше думается в одиночестве, — хмуро ответил он на мой вопрос.

Я посмотрел на Марину, и мы не сговариваясь пожали плечами.

— Я собрал вас сегодня, чтобы решить, как нам поступить. Вы все чувствуете, что с того самого момента, как мы въехали в город, вокруг нас происходит что-то странное. Все по-разному, но чувствуете. Я в вас уверен.

Капитан звучал как старый радиоприёмник, возвещающий о начале войны. Я проникся настроением и, отчаянно потея, подумал о домах из детского конструктора и пластиковых деревьях. С другой стороны, меня до глубины души радовал тот факт, что я что-то чувствую вместе с остальными артистами. Наверное, это значит что я здесь не лишний.

— Всё слишком гладко, — сказала Марина. — Никто не ругается, что так плохо пахнут животные. Но разве это не хорошо?

— Я сразу добыл электричество, — заметил Костя. — Все такие добрые. В центре города, где одни снобы — все такие добрые. Не понадобилось даже показывать тигра.

— Против нашей труппы ополчился сам город? — таким голосом, каким пытаются вызнать что-то важное у маленького ребёнка, спросила Анна.

— Всё здесь заточено на то, чтобы дать нам выступить и выпроводить отсюда как можно скорее, — тоном гегемона ответил Акс. — Они смазали маслом и закидали банановыми шкурками дорогу от входа в город до самого выхода.

Я краем глаза смотрел на Джагита. Теперь он казался мне чуть ли не самым мудрым в труппе. Но Джагит хранил молчание и приглаживал бороду.

Марина проковыряла дырки в глазах Арнольда Шварценеггера, и теперь казалось, что с нами говорит лицо на афише. В наступившей тишине голос Акселя прозвучал словно голос с того света.

— Есть только один способ не подчиниться воле этого духа из машины. Нам нужно завалить выступление.

Мы с Мариной ахнули. Анна скрестила руки на груди и сказала:

— Только не моё.

Костя и Джагит выглядели невозмутимыми; первый так и вообще устроил между колен неизвестно откуда добытый прожектор и, сняв стекло, пытался поменять там лампочку. Кажется, всё его внимание сосредоточилось на этом процессе.

— Тогда ты будешь открывать шоу. Чтобы усыпить бдительность. А потом мы ударим по всем фронтам.

— Кого? Бдительность кого я должна усыплять?

— Не знаю. — Аксель завозился в своей коробке, и та качнулась, опасно накренившись на одну сторону. Я подскочил как раз вовремя, чтобы помочь Марине исправить перекос. — Зрителей, жандарма, не знаю… просто делай всё как обычно. Ты умница, у тебя всё отлично выйдет.

Я попытался придать в своём воображении городу Зверянину человеческие черты, как это получилось с Краковом, но понял, что ещё недостаточно его знаю.

— Почему бы просто не сделать, как он хочет? — пискнула Мара. — Почему бы не выступить и не уехать? Всё ведь идёт так хорошо! Нам наверняка хорошо заплатят.

На миг наступила тишина, а после у нас возникло ощущение, что Аксель попытался замахать в своей тесной коробке руками. Мы с Марой отчаянно подпёрли её с двух сторон собственными спинами.

— Джагит объяснит. Джагит, объясни.

Все взгляды устремились на бородатого волшебника. Тот недобро смотрел в глаза старику Арни.