Бронированные жилеты

Дополнительный стоял в окружении белых вязов. Сухость, преследовавшая астраханский на всем пути, больше не чувствовалась.

"...Орудием Полетики-Голея был нож, обнаруженный на полке. Лука не успел им воспользоваться. Смерть настигла Полетику-Голея в засаде, которую он сам устроил другому..."

Многое оставалось неясным. Почему убийца выбросил не нож, каким совершил преступление, а нож Ратца?

"Боялся, что его нож будет опознан? Значит, нож особенный?
– Впрочем, объяснить это было нетрудно.
– Убивший Голея не готовился к преступлению. Убийство планировал не он, а Лука".

Электрик сидел, отвернувшись и сжав виски. Денисов только мельком взглянул на него.

– Вы видели электрика, когда ночью шли с собакой?
– спросил Денисов у Судебского.

Хозяин Дарби покачал головой:

– Только официанта. Да еще в девятом...
– Судебский указал на Риту, девушку или дамочку...

– Вы сразу ушли, - Рита поспешила с ответом.

Денисов переложил лежавшие перед ним на столе предметы - авторучку, блокнот, бутылку "Айвазовской". На некоторые вопросы он был уже сейчас в состоянии ответить.

"Электрика видели в тринадцатом, когда Полетика-Голей был еще жив, и ушел он оттуда после Вельяминова. В это время Лука был мертв. У электрика удивительно прочное алиби..."

По второму пути заскользил товарняк из Астрахани. Дополнительному открыли желтый - следующий светофор был закрыт, с приближением к нему следовало остановиться.

– Неважно, что желтый...
– обрадовался Шалимов.

Бригадир, казалось, спешил больше всех.

"Главное: подключение защитников из глубины обороны...
– объяснил электрик на перроне в Паласовке основу полюбившейся игровой схемы. Сиссонс отыгрывал мяч Бойсу..." Электрик не притворялся: Полетика-Голей его не интересовал. Он вряд ли догадывался, что причастен к гибели Луки.

"Электрик не убивал Полетику-Голея, - окончательно решил Денисов. Лука погиб после того, как Феликс прошел одиннадцатый вагон, предварительно выбросив на полотно осколки разбитой бутылки, и до того, как в вагоне появился электрик..."

Ратц встал из - за стола, вышел в коридор; кроме Денисова, никто не обратил на него внимания.

Справа в окне появилась Ахтуба. У палатки, на берегу, горел костер.

– Вот и кончилась пустыня.
– Денисов услышал Марину по другую сторону прохода. Она поправила очки. За затемненными стеклами выражение глаз отсутствовало.
– Зелень...

Денисов узнал интонацию.

"В Сумах жара, машины, а у нас тишина, зелень. Помните, у Вероники Тушновой?
– спрашивала Марина.
– "Счастье - что оно? Та же птица: упустишь и не поймаешь..."

Маленькая дочка Прудниковой - точный слепок маленькой остроносой матери - взяла со стола "Айвазовскую", унесла во второй салон. Марина проводила девочку взглядом.

"Как она объяснила тогда о поездках за город?.."

Денисов вспомнил дословно: "Поездки скоро кончились... Ссоры не было. В один прекрасный день у всех нашлись занятия..."

Ему показалось, что он случайно раскрыл тайну распавшейся компании бывших сумских студентов.

"Как обычно происходит?
– Это не была та тяжелая работа, которой он последние часы занимался.
– Вокруг друзья, однокурсники... И вот жены начинают догадываться первыми. Замечают, что на их глазах рушатся две семьи. И тогда кто-то говорит, что в воскресенье должен навестить мать, другой отправляется в концерт. А кто-то переезжает в Новосибирск, навсегда покидает Сумы..."

Он поднял все еще лежавшую перед ним стопку купюр, передал по другую сторону прохода Марине.

– Возьмите.
– Секрет Марины и Вохмянина был другого рода, не имел отношения к уголовному делу.

Она поблагодарила:

– Кошелек совсем маленький, этим удобен.

– Понимаю.

– В магазин идешь или на рынок...

Мысли о Марине и ее компании шли вторым планом и прекратились с неожиданной остановкой дополнительного.

В зарослях ивняка снова появилась Ахтуба. По другую сторону, на третьем пути, стоял товарняк с пиломатериалами. Второй путь был свободен.

Шалимов обрадовался:

– Долго не простоим!

Денисов поправил записную книжку. Она открылась на уже знакомой странице:

"...Больные адекватно не воспринимают реальной ситуации, а живут в далеком прошлом..."

Он обратил внимание на начало цитаты:

"...Поражение памяти происходит в определенной последовательности, по закону Рибо, т. е. слой за слоем от наиболее поздно приобретенного к более рано приобретенному..."

Суркова, проводница одиннадцатого, вспомнила:

– Старичок! Он ведь ко мне первой прибежал. Трясется: "Человека в третьем купе убили!" А голос споко-о-ойный!..

Мысли Денисова и те, что в это время формировались у окружающих, словно взаимопритягивались.

– ...Потом пошел руки мыть!..

Бородатый свидетель, Шпак, нашел глазами Денисова: "Слышно ли ему?" Денисов слышал.

– ...Я и не сообразила, можно ли следы смывать? У него ведь не только на руках. Здесь тоже...
– она провела по лицу.
– Мне бы сразу поставить в известность! А я спросила только: "Как фамилия?" Так он: "Зачем?" В такую-то минуту!..

– Потом назвал?

– Ратц, говорит. Хмельницкая область, бывшая Каменец-Подольская. Сколько буду жить - не забуду...

Бригадир вспомнил:

– После подходил: "Нельзя ли открыть купе, в котором ехали?.."

Бородатый кашлянул.

Вошел Ратц. Худые лопатки выпирали из-под длинного, болтавшегося как на вешалке, пиджака.

Денисов думал:

"Человек, заменивший Стоппера, или настоящий владелец посылки, и на этот раз сел в поезд как обычный пассажир, чтобы в Астрахани подойти к электрику, когда тот сдаст смену. Он знал об электрике и Голее. Два поднятых пальца Карунаса обозначали не "Виктория", а одиннадцатый вагон, в котором едет Голей. Садился-то Лука в тринадцатый!"

Понемногу Денисов начинал понимать картину происшедшего, даже отвлекся от событий в купе, чтобы еще раз начать с вокзала.

"В Москве за Лукой следили. Наблюдали, как он приезжает из "Южной" на вокзал в кассу. Об агентстве и других билетах скорее всего не догадывались...
– Неожиданно Денисов оказался совсем близок к цели. Следивший за ним, видимо, становился в очередь к кассе сзади Полетики-Голея..."

Денисов обвел Глазами салон. Бородатый Шпак, купивший билет с последующим номером, задумчиво слушал Суркову, изредка поглядывая на Ратца.