Бублики в гуляше, или Повесть о том, как Оля и Слава в Будапеште дом покупали

Ответ мне этот агент сочинял больше недели. В нём было всего три строчки, написанные на вполне сносном английском. То ли поэтому всё так долго у него заняло, то ли наоборот, это он мой перевод так долго переводил, я так и не понял. Но главное он нам подтвердил. Квартира, да, продавалась, и он готов был нам её показать, как только мы будем в Будапеште.

Мы, ясное дело, после его письма воспряли. Первый шаг к победе сделан. Может и разведывать ничего не надо будет, а прямо с самолёта на новоселье попадём. Денег на покупку у нас хватало. Лишь бы банкомат не заело.

Квартира эта находилась в не особо чем примечательном районе города, но имела в себе четыре комнаты и больше сотни метров площади. После нашей одной на двадцать квадратов в Колпино это были хоромы. Необычно было то, что вход в неё был не с лестничной клетки, как у нас, а с наружной галереи вроде длинного балкона по контуру здания, но с этим мы готовы были мириться. Таких домов в старом фонде Будапешта каждый третий.

Магазины, транспорт, время до центра – всё это Оля досконально изучила, ещё сидя за своим рабочим столом. Даже парк неподалёку нашла – имени целого Чайковского. С бюстом, всё как полагается. А чуть подальше ещё один – со всякими физкультурными конструкциями. Мне большего и желать не приходилось. Берём!

Дрозд отщебетал свою арию на платане и улетел петь куда-то дальше. Сквер у церкви постепенно заполнялся людьми.

Разогнав нам кровь, «голубой француз» теперь искал общий язык с венгерской колбасой. Ему в этом помогала буханка цельнозернового, и в совокупности у них получалось весьма недурственное трио.

Охмурённые ароматом липового цвета, мы с Олей старались не мешать им, жевали себе потихоньку, смотрели на заходящее за будайские холмы солнце и воображали, каким оно окажется завтра наше новое четырёхкомнатное жильё.

А когда мы вернулись вечером домой и проверили почту, то обнаружили в ней письмо от нашего агента, в котором он сообщал мне по-английски, что квартира, на которую вы, уважаемый мистер Круц, имели виды сегодня была продана, и по этой причине назначенный на завтра осмотр отменяется. Предложений насчёт показа других квартир в письме не было.

– Вот гад! – возмутилась Оля.

Ну хоть кто-то меня «мистером» в Будапеште назвал, подумал я и сказал:

– Чёрт с ним. У нас ещё запасной вариант есть.

Устами мясника

Этот запасной вариант у нас был уже в другом агентстве, и переписку там я вёл с дамой со странным именем Коцка Иштваннэ. На мои запросы, написанные по-английски и кривые переводы на венгерский она отвечала кривыми переводами на английский и то с большой задержкой. Хотя уже то, что отвечала, было хорошо. Кроме неё я писал ещё примерно десятку агентов, но ответов так и не получил. Как такое возможно, я не понимал. Если бы я продавал дома, и мне пришло бы письмо, я бы на него ответил, даже если бы оно было написано на иероглифах. Но у венгерских агентов, похоже, так не работало. У них, если ты покупатель, тебе то ли надо реверанс сначала сделать, то ли ещё как-то доказать, что ты не верблюд, и только тогда с тобой, может, поговорят. Либо нам просто не повезло, и мы десять раз подряд на разгильдяев попали. Всякое бывает.

С Коцкой Иштваннэ, впрочем, у меня тоже не сразу всё гладко пошло. Дело было в этом её странном имени. Точнее в том слове, которое у обычных женщин имя, а у венгерских его вообще может и не быть, надо только замуж выйти. У нас, если тебя звать Мария, и муж у тебя Степан Кочкин, то ты будешь просто Мария Кочкина. И Степан у тебя муж или Иван, на тебе это никак не отражается. У венгров же если ты М'aрика, а муж у тебя Иштван Коцка, то ты уже будешь не только Марика Коцка, но ещё и Коцка Иштваннэ. По-русски это вроде как Кочкина Степановна получается, только «Степановна» – это не отчество, а «мужество». Своим именем ты при этом тоже можешь называться, только стоять оно у тебя будет всегда после фамилии. Как в паспорте, так и в жизни.

То, что слово «Коцка» – это фамилия, а не имя, я, когда письмо писал, догадывался. Уж очень необычно оно звучало. Но с другой стороны, мало ли какие имена у венгерок бывают. Про то, что у них «мужество» вместо отчества существует, я тогда и вовсе не знал. А М'aрика, которая на самом деле и оказалась именем дамы, хотя в письме и стояла на месте подписи, но написана она была почему-то с маленькой буквы, и я её, вообще, за программу электронной почты принял. Ну и когда дело дошло до того, как мне к моей агентше обратиться в письме, я написал «уважаемая Иштваннэ», то есть «уважаемая Степановна». Оно вроде и не сказать, что грубо, но если дама щепетильная, она и надуться на меня могла. Может поэтому на мои два к ней вопроса она чуть ли не неделю и отвечала.

Но, так или иначе, контакт у нас с Марикой Коцкой Иштваннэ состоялся, и мы договорились на просмотр её квартиры на понедельник. Серьёзных намерений на эту квартиру у нас не было, но для общего понимания посмотреть можно было. Ну и запасной вариант иметь не мешало – который, кто бы знал, нам таки пригодился.

Но до понедельника было ещё целых три дня.

Кое-как поборов возмущение от потери квартиры у парка Чайковского в четверг вечером, в пятницу утром Оля завелась снова.

– Не верю! – восклицала она, как Станиславский. – Не верю, что квартира могла так взять и уйти за один день.

– А сколько ей надо, чтобы уйти? – спрашивал я.

Оля не знала.

– Но почему за день до того, как мы должны быть её смотреть?

Я сказал, что, может, это совпадение.

– А я думаю, что они русским продавать не захотели.

Версия была любопытная, но я подумал, что вряд ли.

– Мы же не с рублями к ним пришли. Их же форинты из их же банкомата. Какая им разница?

Оля это тоже не знала, но верить в совпадение всё равно не хотела. Чтобы как-то её отвлечь, я приготовил кофе и предложил выпить его на балконе. Свежее июньское утро, птички цвиринькают… Да и решить надо, чем себя занять. Можно было, конечно, выйти в город, туда, где туристов водят, но мне подумалось, что с этим успеется, а пока запал есть, лучше давно обещанный баблевеш приготовить. Оля сказала, что не возражает, и мы снова отправились на рынок.

Рынок этот имел своё название – «Б'oшняк тэри пиац». Рынок Боснийской площади, если дословно переводить. Это мы ещё вчера выяснили. А с утра, когда сверились с картой, разобрались и с топографией. Площадь это, вроде, был тот самый церковный сквер, где мы с вином сидели и плюс к нему ещё и перекрёсток с гастрономом. Чуть поодаль от перекрёстка к площади примыкала улица, которая тоже называлась Б'oшняк. Она обходила рынок со стороны открытых рядов и вела прямо к нашему дому. Отчего такая любовь к Боснии в этом районе Будапешта, было неясно.

Как и любой другой рынок, Бошняк пиац был похож на живой организм. Если без придирок, он и был живым организмом, но не цельным, как в природе, а сборным. Мясники, молочники, рыбники, крупники, зеленщики, бакалейщики и множество других видов и подвидов торгового люда, всё это уживалось под крышей одного павильона, соревновалось, сосуществовало, дополняло друг друга; вставало в несусветную рань, выкладывало свой товар, стояло за прилавками на жаре и холоде, курило и выпивало на рабочем месте, болело и лечилось, обнималось и ругалось между собой и всё это с одной лишь целью, чтобы ты, покупатель, пришёл к ним сюда с пустой сумкой и полным кошельком, а ушёл наоборот. Всё остальное – свежайшее, домашнее, со своего огорода, из под своей козы и так далее – это на твоё усмотрение. Хочешь верить – дело твоё, хочешь нос воротить – вон гастроном за углом. Сурово, но справедливо.