Бубновый туз

— Позвольте у вас спросить, — раздался из-за двери настороженный голос, — а у вас имеются документы?

— Разумеется, можете взглянуть.

Дверь слегка приоткрылась, и в проеме показалась седая шевелюра аптекаря.

— Сделайте любезность, предъявите.

— Пожалуйста, — раскрыл Кирьян удостоверение.

Приладив пенсне на левый глаз, старик очень внимательно принялся изучать удостоверение.

— Хм… действительно Чека.

— А вы ожидали увидеть кого-нибудь другого?

— Я вообще никого не ждал! Только зачем я вам понадобился… товарищи? — распахнул аптекарь дверь. — У меня нет ничего, кроме касторки. Если разве только кто-нибудь из ваших сотрудников заболел, тогда другое дело! Я всегда рад послужить властям, даже денег не возьму. Я человек законопослушный, у меня никогда не было причин для ссоры с советской властью.

Кирьян вошел в комнату. Следом так же решительно прошли красноармейцы, постукивая прикладами об узкий проем.

В коридоре было темно, пахло скипидаром и какой-то приторно-едкой больничной гадостью.

— Включите свет, гражданин, — потребовал Кирьян.

— Конечно же, — засуетился старик. — Где же выключатель-то?.. Никогда не найдешь сразу. Ах, вот он! — Щелкнул тумблер, и помещение тотчас наполнилось ярким светом. — Знаете, мои сейчас уехали к брату, так что я холостякую… Хе-хе-хе… Право, даже не знаю, как вам помочь. Но я действительно не тот человек, который может навредить советской власти. В соседнем доме находится ювелирный магазин Иосифа Брумеля, вот поверьте, — перешел старик на шепот, — там у него многое чего не в порядке. А на прошлой неделе он весьма нелестно отозвался о товарище Дзержинском.

Кирьян огляделся. На первый взгляд небогато.

— Не беспокойтесь, гражданин аптекарь, — усмехнулся Кирьян, — мы и до него доберемся. Тюрьмы у советской власти просторные, так что места на всякую контру хватит.

Критически осмотревшись вокруг, Кирьян с сомнением перевел взгляд на Егора — не похоже, чтоб здесь водились большие деньги. Может, наколочка неверная? В ответ Егор лишь прикрыл глаза, заверив, что все в порядке.

Ну-ну, поглядим!

— Что-то у вас здесь небогато, — поделился вслух своими сомнениями Курахин.

— А откуда тут быть богатству? — встрепенулся старик. — Ведь не в Алмазный фонд пришли! Родственников у меня куча! Всех нужно одеть, накормить, напоить! И всеми этими делами должен заниматься несчастный Гусман! Я, товарищ чекист, едва концы с концами свожу. Вы не представляете, как сейчас трудно. А налоги! Они просто меня сведут с ума.

Прошли в служебное помещение. Все шкафы были заставлены колбами и банками самых разных размеров с надписями и без них, в иных плескались какие-то растворы, ярко окрашенные в различные цвета. Помещение напоминало лабораторию средневекового алхимика, насквозь пропитанную всяческими едкими эфирами.

— Фу! — поморщился Фартовый. — Чем же таким вы людей травите?

— А лекарства, молодой человек, и не бывают вкусными, — хмуро заметил Гусман. — Если вы, конечно, помните…

На рукавах темно-синего халата аптекаря поблескивал белый порошок. На столе стояли весы. Видно, он только что занимался расфасовкой препаратов.

В комнате не было ничего такого, что указывало бы на достаток: старый стол с изрядно затертой и поцарапанной столешницей, словно им пользовались еще со времен Авиценны; дощатый пол, испятнанный реактивами, обшарпанные шкафы.

— Мы располагаем информацией, что вы храните у себя литературу контрреволюционного содержания, — с серьезным видом объявил Кирьян, мимоходом осмотрев лабораторию.

Услышав «новость», старик поперхнулся. И, отдышавшись, возмущенно заговорил:

— Теперь я знаю, откуда идет лихо! Это Брумель, который работает на соседней улице! Он всегда мне завидовал, — посетовал Гусман. — А ведь мы, евреи, должны держаться вместе. Все мне завидуют, считают, что у меня богатые клиенты. А вы поработайте так же, как старый Абрам, до самого утра! Тогда и у вас появится хорошая клиентура! Они же молодые, не любят трудиться, любят только считать чужие деньги.

Старик был возбужден. На дряблых щеках проступил лихорадочный алый румянец.

— Вот эти товарищи, — показал Кирьян на красноармейцев, державшихся плотной группой, — будут понятыми.

Парни с интересом наблюдали за происходящим. Было заметно, что в подобной операции они участвуют впервые. Их молодые лица были преисполнены революционного энтузиазма.

— Я все это понимаю, товарищи, — аптекарь прижал к груди сухие, сморщенные ладони. — Только совсем не нужно трясти этими страшными винтовками. Старый бедный еврей не собирается бежать от советской власти, потому что она ему, как мать родная!

— Сколько у вас комнат? — спросил Кирьян.

— Семь.

— Ого, — выразительно протянул Кирьян. — Вот тебе и бедный аптекарь!

— А вы думаете, что это много? — с некоторым вызовом спросил Гусман. — Ведь мне же нужно где-то готовить свои препараты, хранить их. А ведь еще нужно встречать важных клиентов, — загибал он длинные узловатые пальцы. — Вот и набирается…

— Приступайте, товарищ Кириллов, — повернулся Кирьян к Егору. — Будем тщательно обыскивать все семь комнат.

— Бедная моя покойная Кларочка, — скорбно закачал головой Гусман. — Хорошо, что ты не дожила до позора старого Абрама.

Открыв шкаф, Кирьян выгреб на пол белье.

— А это что за прокламации?! — возмущенно воскликнул он, потрясая листком бумаги.

— Позвольте, — близоруко сощурился Абрам Гусман.

— Товарищи понятые, прошу взглянуть на этот листок. Я вытащил его из этого шкафа. Листовка контрреволюционного содержания. Называется: «Как долго продержатся Советы?» Может, вы нам скажете, гражданин Гусман, где же находятся остальные прокламации?

— Позвольте! Я впервые вижу эти бумаги. Какое отношение они могут иметь к моему делу?! Я бедный старый еврей…

— Ах ты, контрик! Так ты еще и не сознаешься! Товарищи красноармейцы, — повернулся Курахин к милиционерам. — Отведите этого контрика в районный отдел. Там ему быстро язык развяжут! А мы здесь пока проведем обыск.

— А ну пошел! — скинул с плеча винтовку конопатый красноармеец. — На выход!

— Только не надо наставлять на меня оружие, я с детства не переносил грохота.

— Поторопись!

— На улице холодно, если я не надену на шею шарф, то моя Кларочка будет очень переживать.