Будь моей мамой. Искалеченное детство
Шрифт:
— Джоди, — позвала я. — Ты что делаешь? Иди сюда.
Она с улыбкой повернулась, потом подобрала мертвого голубя и гордо продемонстрировала мне свой трофей. Голова птицы была свернута набок, а грудка распорота, и кровавые внутренности были выставлены на обозрение. Джоди завороженно разглядывала их.
— Джоди! Брось сейчас же! — строго сказала я.
Она посмотрела на меня, потом медленно отвернулась, ткнула тельце мертвого голубя, а затем бросила его в канаву.
— Фу, — сказала Джилл.
Я взяла Джоди за локоть сзади и потащила от канавы
— Хорошо мы погуляли, правда, Кэти?
Ее лицо раскраснелось, она казалась счастливее, чем когда-либо за все эти месяцы. Я улыбнулась в ответ. Как я могла злиться? В конце концов, она не сделала ничего плохого. Но меня беспокоило, с каким восторгом она рассматривала мертвую птицу.
На следующее утро я ясно ощутила, что что-то не так. Ни в пять часов утра, ни в шесть, ни в семь Джоди не кричала. У меня хватило времени принять душ, одеться и высушить волосы. Я собрала детям школьный завтрак и даже спокойно выпила чашку кофе, а потом появилось беспокойство. Я поднялась наверх, на цыпочках подобралась к комнате Джоди и прислушалась. Тишина. Она даже не разговаривала с собой, как обычно. Я постучала и вошла. Она лежала поверх одеяла, распластавшись на спине, широко распахнув глаза и уставившись в потолок. Она была так неподвижна, что на мгновение мне показалось, что она умерла.
— Джоди? — Я потрясла ее за плечо. — Джоди? — Она слегка повела глазами. — Джоди? Что с тобой? Ты заболела?
Она не пошевелилась. Ее ноги и руки лежали прямо, причем так напряженно, словно были закованы в гипс. Это не был припадок. По крайней мере, я такого никогда не видела. Я потрогала ей лоб. Он был теплым, жара не было.
— Джоди? Ты слышишь меня? — Я снова встряхнула ее, на этот раз сильнее. — Джоди, посмотри на меня. Скажи, что случилось? Это Кэти. Джоди? Ты слышишь?
Она моргнула и медленно повернулась, чтобы посмотреть на меня. Зрачки расширены, под глазами темные круги. Она заговорила ровно, без какой-либо интонации:
— Он приходил вчера ночью. Ты сказала, он не придет, а он пришел. Я знаю, знаю, кто это был.
Я опустилась на колени и взяла ее за руку:
— Нет, солнышко, никто не приходил. Ты что-то вспомнила, и тебе показалось, что это на самом деле.
— Я не сказала. Не сказала, потому что она видела. Она видела, Кэти. Видела и не запретила ему.
— Кто-то видел, как папа обижает тебя?
Она кивнула.
— Кто, милая? Кто это был?
Она уставилась прямо на меня, округлив глаза от ужаса, смертельно бледная, на ее шее пульсировала венка.
— Мама. Мама видела. Я сказала, пусть он перестанет, а она ничего не сделала. Она смеялась и смотрела. Все они.
Я похолодела:
— Кто — все? Там был кто-то еще?
— Дядя Джон, Кен и тетя Белл. Они фотографировали,
пока дядя Майк делал это.— Дядя Майк?!
Ее лицо было как мертвое, она смотрела на меня и говорила, но была как будто в тумане.
— Он лежал на мне, как папа. Я не хотела. Было больно. Папа держал меня, когда пришла очередь дяди Майка. Я кричала, тогда папа сунул свою штуку мне в рот. Тетя Белл сказала: «Это ее заткнет». И все засмеялись… — Джоди трясло от страха.
Я пыталась скрыть ужас и сосредоточиться на том, что только что услышала.
Нужно было запомнить все имена и подробности, извлечь из ее речи как можно больше фактов. Я не знала, когда она снова откроется мне, да и откроется ли вообще. Я гладила ее лоб и шепотом успокаивала:
— Джоди, сейчас ты в безопасности. Двери на замке, заперты на ключ. У нас хорошая защита. Никто не войдет. То, что они сделали, — это самое ужасное, что только можно сделать с ребенком. Эти люди — мерзавцы, Джоди.
Она кивнула, но возразила:
— Они давали мне много конфет и игрушек… — Она бросила взгляд в сторону переполненных коробок для игрушек.
— Это они купили тебе все это? — спросила я. Она снова кивнула.
Так вот в чем дело. Не подарки, не мелочи для того, чтобы порадовать ее. Взятки, чтобы купить молчание и согласие. Неудивительно, что вещи эти для нее ничего не значили.
— Джоди, хорошие люди не покупают подарков потому, что они делали другим плохо. Они покупали это, чтобы ты молчала?
— Это был наш секрет. Они сказали, что, если я расскажу, мне будет плохо. Что меня запрут в темницу, придет чудовище и отгрызет мне руки. Это так, Кэти? — В ее голосе слышался страх. — Оно придет и съест мои руки?
— Нет, разумеется, нет. Единственные чудовища — эти люди, и они даже не приблизятся больше к тебе… никогда. Обещаю тебе.
Она подумала, потом ее губы тронула грустная улыбка.
— Тетя Белл была хорошая. Она ничего не делала. Только смотрела.
Меня передернуло от такой извращенной логики.
— Это ничем не лучше, Джоди. Она смотрела, как тебе делают больно, и не помогла. Она должна была остановить их. Я бы сделала именно так. Где они были, когда «просто смотрели»?
— В моей комнате.
— А в машине? Ты когда-то говорила про машину. Джоди, кто был в машине?
— Мама и папа. Мама фотографировала меня с напой. Машина была очень большая. Она фотографировала, и становилось светло. Его накажут, Кэти?
— Очень на это надеюсь. Всех их. Я все расскажу твоему социальному работнику, а она сообщит в полицию. Полицейские захотят поговорить с нами, но ты не бойся, я буду рядом.
Я продолжала держать Джоди за руку и гладить по лбу, не желая ее отпускать. Было уже больше семи, и настало время будить всех в школу.
— Ты больше ничего не хочешь мне рассказать? Ты очень смелая девочка, и очень важно, чтобы ты рассказала мне все-все.
Она покачала головой. Я посидела с ней какое-то время, затем уложила ее в кровать и попробовала успокоиться.