Буддийское сердце

Чтоб выжить, мы проникнуться должны все пониманьем,

Что все поступки не останутся без воздаянья.

Потаённая мудрость буддистов

Можно Небо и Землю с пылающим горном сравнить,

И на их превращения как на работу смотреть,

Где рождается жизнь и плетётся всей сущности нить,

На углях ян и инь бурлит в чане кипящая медь.

То погаснет, то вновь разгорится огонь в глубине,

Переплавкам Вселенной нет счёта и нет постоянств,

Мириады вещей и существ возникают вовне,

Заполняя собой пустоту мириады пространств.

Человек появляется в мире невольно, как нить,

Что скрепляет собою две крайности – жизнь и смерть,

Так зачем нам о чём-то на свете, бурлящем, тужить,

Глядя, как вращается непрестанная круговерть?

После смерти изменится всё, станет чем-то иным,

Дорожит своей жизнью и всех презирает глупец,

Тот же, кто глубже видит, в себе сердце держит пустым,

Сущее не обратится в ничто, – считает мудрец.

Три зова Учителя Государства

«Учителем всех в государстве» Хуйчжун назывался,

К себе слугу он своего звал трижды с наставленьем,

И тот на его зов три раза даже откликался,

Заметил Хуйчжун: «Попрошу я у тебя прощенье,

В то, что тебе я ведал, ты ведь не вникал ни разу?

Но всё ж, прощенье попросить ведь это ты обязан.

Слуга есть ты, я – господин, и ты со мной ведь связан».

Умэнь сказал: «Когда Учитель звал того три раза,

Он что-то бормотал ему в душе косноязычно,

Тот мудрость, потаённую, как будто, выдавая,

Всё время откликался, и он делал так обычно,

При этом будто соглашался, головой кивая.

Учитель одиноким был, к тому же, стар годами,

Учил он, голову быка, как будто, пригибая,

Чтоб тот траву щипал, росла что под его ногами,

И нужно ль это делать всё, умом не сознавая.

Слуга ему совсем не парой в жизни оказался,

Ведь сытый, как бывает, равнодушен к угощеньям,

Вопрос: но кто же у кого просить должен прощенье?

Учитель не подумал, когда вызвать того взялся.

Ведь в процветающей стране чиновники надменны,

А дети же заносчивы всегда в семье, богатой,

И чтоб понять всё это, думать нужно непременно,

Ну, а не думать если – жизнь сюрпризами чревата.

Когда отверстий в канге нет, вдвойне в ней тяжелее,

На деток забот бремя взваливать ведь нестерпимо,

Дом, подающий, подпирать, – нет ничего дурнее,

Всходить босым на гору из ножей – неодолимо.

Три циня Дуншаня

Один монах спросил Дуншаня «Будда – что такое»?

Дуншань ему ответил: «Будда – это льна три цзиня».

Умэнь заметил: «Дзэн Дуншаня – странного покроя,

По старости его, в нём много есть что от цилиня.

Моллюска раковину мозг его напоминает,

Но что внутри от его истинного остаётся?

Когда он створки раскрывает, видно, что скрывает,

Дуншаня повидать же не совсем там удаётся.

Три циня льна как будто пред глазами возникает,

И кажется, они так близко, но сознанье ещё ближе,

Ложь с истиной в его уме не выше и не ниже

Кто говорит об этом, сам ложь с истиной являет.

Обыкновенное – вот Дао

Чжаочжоу спросил Наньцюаня: «Дао – что это такое,

И как мне, у кого приобрести такое знанье»?

Ответил тот: «Дао – обыкновенное сознанье,

Это – сама естественность, и не ничто иное».

– «Но можно ль у кого-нибудь сознанью научиться»?
–

Спросил Чжаочжоу, смысл ответа уяснить пытаясь.

– «От Дао отойдёшь, если к Небу будешь стремиться».

Сказал Наньцюань, ему помочь знанья понять стараясь.

– «Но если не стремиться, как понять Дао возможно»?

– «К вещам ведь Дао не принадлежит, тебе известным,

Как не принадлежит к вещам, незнаемым и сложным,

А также к тем вещам, воображаемым иль местным,

Ведь знание – это обманчивое представленье,

А вот незнаемое в мире и не существует,

А хочешь Истину познать – рассей свои сомненья,

Безбрежен, всеобъятен будь, как Пустота бытует.

Вне «ложном» и вне «истинном» быть ты тогда лишь станешь,

Когда в сознании Великой Пустоты добьёшься,

Когда в «Негде», в «Ничто» ты с головою окунёшься,

То думать в мире о всём необычном перестанешь».

Услышав слова эти, он внезапно просветлился,

Умэнь сказал: «Чжаочжоу жил бы так совсем без знанья,

Наньцюань же одним словом растопил его сознанье,

Как лёд в кувшине, так бы тридцать лет ещё томился.

Весной – сотни цветов, и мы живём с теми цветами,

Зимой – со снегом, с жарой – летом, осенью – с луною,

И если утруждать не будешь ум зря пустяками,

То время всякое станет прекрасною порою.

Великий силач

Наставник Сунъянь говорил, что мир наш, многоликий,

Разнообразен и велик, таким он и родится.

Не сможет оторвать ног от земли силач, великий,

На кончике не может языка речь находиться.

Умэнь заметил, что Сунъянь сказал всё очень чётко,

Но человека не нашлось, чтобы понять всё ясно,

Поймёт кто, пусть ко мне идёт, что слушал не напрасно,

Проверить, и получит от меня удары плёткой.

Но почему? Узнать чтоб, чистое ль дано нам злато,

Его через огонь нести с собой необходимо,

За то, что просветлились мы, мы получаем плату,

Всё что незримо было раньше, стало для нас зримо.

Нога прозренья сдвинет всё и море опрокинет,