Будешь моей, детка
Шрифт:
— Я дома, — кричит высокий женский голос.
— Это мама, — поясняет брат, как будто я сам бы этого не понял. И, честно говоря, я рад ее появлению, потому что уверен: она сейчас начнет хлопотать над деткой, вызовет ей врача, и я смогу ее тут спокойно оставить. Мне уже ясно, что этот еблан, брат детки, бесполезный как амеба, и на него рассчитывать нельзя. Но родители другое дело. Во всяком случае мне так кажется.
И поэтому я просто охереваю, когда эта мамаша залетает в комнату к детке и начинает орать. Кричит, какого хрена на кухне не убрано и нет ужина, кричит, что если она шляется по ночам и мужиков
— Рот закройте, — прерываю я этот поток дерьма. — У вас дочь болеет, у нее высокая температура.
— Шарахаться меньше по ночам надо, — зло говорит ее мамаша. А потом вдруг смотрит на меня цепким оценивающим взглядом и говорит совсем другим голосом: — А вы Олин парень, да? Из института? Она ничего про вас не рассказывала.
— Допустим. Вы врача вызывать собираетесь?
— Да у нас денег сейчас нет, — вдруг жалобно вздыхает мамаща. — Оля вам, наверное, рассказывала, что у нас в семье тяжелая ситуация. Вот вызовешь ей врача, а потом на что лекарства покупать? Если бы помог кто, другое дело.
И снова на меня смотрит.
Наверное, веди она себя изначально по-другому, я бы и правда оставил денег. Но во всем этом ощущается явственный привкус наебки, а главное: совершенно очевидно, что этой мамаше плевать на детку. И, что самое, сука, странное: при этом ей не плевать на этого тупого переростка. Вместо того, чтобы кинуться к больной дочке, она спрашивает у сынули, кушал ли тот. Пиздец какой-то.
И я быстро, очень быстро принимаю решение. Несмотря на то, что оно противоречит всем принципам, которым я следовал раньше.
Глава 13. В гостях
Я открываю глаза и не сразу понимаю, где я. На мне та пижама, в которой я сегодня утром засыпала дома, но все остальное чужое. Плотные тяжелые шторы, темно-синее постельное белье, огромная кровать… За окнами темно. Что происходит?
Я резко сажусь и тут же понимаю, что зря: в голову ударяет волной боли. А еще я жутко хочу пить, в горле аж пересохло, плюс не менее сильно хочу в туалет. Надо значит выбираться на поиски и того, и другого.
У меня есть подозрения, где я оказалась, которые оправдываются в тот момент, когда я с трудом встаю и открываю дверь, выходящую в огромную гостиную.
— Доброе утро, — бросает мне устроившийся на диване Тимур. На коленях у него ноутбук, а на экране мелькают ряды цифр.
— Так вечер вроде, — осипшим голосом говорю я.
— Когда встал, тогда и утро, — пожимает плечами Тимур. Он сейчас одновременно и похож, и не похож на себя. На нем мягкие светлые штаны, футболка, а еще он босиком. Какой-то… домашний что ли. Но на исходящее от него ощущение силы и опасности это никак не влияет. Тигр, расслабленно дремлющий на полу клетки, не перестает быть тигром.
— Можно воды? И… где здесь туалет? — преодолевая смущение, спрашиваю я.
— Туалет в коридоре за углом. Ванная, если нужно, дальше — там вход через спальню, — спокойно говорит Тимур, будто не видя ничего необычного в том, что я стою в пижаме в его квартире. — А вода вот на столе.
Я тут же возвращаюсь в коридор, ищу заветную дверь, быстро нахожу и через несколько секунд облегченно думаю, что одной проблемой стало меньше. Там же, в туалете, оказывается маленькая раковина.
Я умываюсь, немного привожу себя в порядок, пытаясь пригладить мокрыми ладонями воронье гнездо на голове, и возвращаюсь в гостиную.Там я жадно выпиваю почти половину бутылки воды, прикрывая глаза от удовольствия. Ох как же хорошо.
Вот теперь можно и поговорить.
— Тимур?
— М? — он даже не смотрит на меня, полностью увлеченный тем, что происходит на экране его ноутбука.
— А… можешь мне рассказать, что я делаю у тебя дома?
— Находишься, — невозмутимо отвечает он.
Блин, и ведь не придерешься!
— И как долго я тут буду находиться? — задаю я следующий вопрос.
— Пока не поправишься. В моих интересах получить тебя здоровую и нормально функционирующую как можно быстрее.
И пока я с трудом пытаюсь понять, что он имеет в виду, Тимур спрашивает с искренним интересом:
— А ты вообще как себя чувствуешь?
— Вроде бы нормально, — осторожно отвечаю я, прислушиваясь к себе. — Голова болела, но сейчас почти нет. А что… что случилось? Я правда не помню, как у тебя оказалась.
— Ты была без сознания, — пожимает плечами он. — И с дикой температурой, которую удалось сбить только уколом. Врач, которого я вызвал, взял у тебя анализы и недавно звонил мне. Говорит, признаков инфекции нет. Так что это могло быть на нервной почве. В любом случае пока за тобой надо следить.
— А в чем проблема, чтобы я выздоравливала дома? — все еще не могу понять я.
— Как тебе сказать, — Тимур саркастически ухмыляется. — Может, проблема в твоем братце долбоебе, который за весь день не заметил, что ты помираешь в соседней комнате? А может, в твоей мамаше, которая орала на тебя, что ты шлюха и что ты ужин не приготовила? Не знаю. Короче, мне показалось, что ты там не доживешь до исполнения условий нашего договора. Детка, ты им вообще родная или как?
— Родная, — бормочу я, чувствуя, как лицо пылает от стыда. Кошмар какой. — Прости, пожалуйста, что тебе пришлось все это увидеть. Родители у меня нормальные, правда. Просто они хотели сына, а родилась я. Ну и Сережа у нас на первом месте, а я на втором. И поэтому всегда…Впрочем, прости. Я увлеклась. Тебе, наверное, сложно это понять.
Тимур вдруг болезненно усмехается:
— Почему же. Мой отец тоже очень хотел сына.
— Но он же получил его, — робко возражаю я.
— Получил. Вот только далеко не сразу. Матери пришлось постараться. Угадай, сколько у меня сестер?
— Две? — предполагаю я.
— Нет.
— Три? — с недоверием спрашиваю я, потому что это уже как-то чересчур, но он опять мотает головой. — Что, и не три? Одна?
— Пять, — сухо говорит он, и я непроизвольно ахаю, прикрыв рот ладонью.
— Сколько?
— Пять сестер. А потом родился я. После этого отец развелся с матерью, оставил меня себе, а она переехала с сестрами во Францию.
— Но ты же с ней видишься, правда? — с какой-то непонятной надеждой спрашиваю я.
— Зачем? — цинично спрашивает Тимур. — У нее там своя жизнь, у меня здесь своя.
— А…
— Хватит, — вдруг резко перебивает меня он. — Надо тебе температуру померить.
Берет со стола какой-то белый приборчик, наводит его на мой лоб, и тут же раздается писк. Тимур смотрит на дисплей: