Будешь моей, детка

Но внезапно меня обхватывают сильные руки, прижимают к груди, а знакомый теплый запах кожи укутывает меня со всех сторон и почему-то успокаивает, как будто его присутствие на подсознательном уровне говорит о том, что мне нечего бояться. Только не с ним. С ним надежно.

— Оль, детка, ты чего? — хрипло говорит знакомый голос. — Перепугала меня. Тшшш, не кричи, тихо-тихо, все хорошо. Это я. А тебе просто приснился сон. Обычный плохой сон.

И я вдруг с невероятным облегчением понимаю, что это и правда был сон. А потом еще понимаю, что сейчас глубокая ночь и что я сижу на кровати в тонкой пижаме, вжавшись мокрым от слез лицом в полуголого Тимура. От этого и стыдно, и хорошо. Но хорошо больше, чем стыдно, поэтому я не отстраняюсь.

Он поглаживает меня по спине и что-то ласково говорит низким, хриплым от сна голосом.

— Успокоилась, детка? Я пойду?

— Нет, — бормочу я, а потом, всхлипывая, прошу: — Останься тут со мной. Хотя бы немного.

— Детка…

— Пожалуйста!

— Знала бы ты, о чем просишь, — вздыхает он тяжело, но ложится на кровать рядом со мной. Не касается, не обнимает, просто лежит рядом.

Когда вокруг глубокая ночь, а ты еще не до конца вынырнул из тумана сновидений, все вокруг кажется таким призрачно-реальным, как будто Тимур тут не на самом деле, а всего лишь снится мне.

Именно поэтому я говорю ему то, что никогда не сказала бы днем:

— Мне моя мама сегодня звонила.

— И что?

— Она сказала, что я могу не возвращаться, у меня нет больше дома.

— Детка, успокойся, — Тимур все же находит мою ладонь и сжимает ее. — Похуй на нее. Похуй на них всех. Ты же сейчас со мной.

— Это не навсегда, — тихо возражаю я, глядя в темный потолок. — И быстро кончится.

— Не навсегда, — соглашается Тимур через паузу. — И да, скорее всего это кончится довольно быстро. Максимум пара недель.

— Я не понимаю, что будет потом, — признаюсь я. — И мне страшно. Очень страшно, потому что я ничего не решаю в своей жизни. Все сейчас зависит не от меня.

— Все хорошо у тебя будет, детка. Обещаю, — Тимур осторожно гладит мои пальцы. — А пока ты живешь у меня, в моем доме, советую тебе расслабиться. Знаешь, иногда приятно ничего не решать.

— Наверное, — эхом отзываюсь я.

— Я о тебе позабочусь, даже потом, — шепчет Тимур. — Ты веришь мне?

— Да, верю.

Это странно, но я действительно доверяю Соболевскому. Он, может, и мудак, если посмотреть на его поступки со стороны, но зато в нем нет двойного дна, нет лицемерия, которого я уже достаточно нахлебалась в своей семье. Когда говорят одно, а делают совсем другое.

— Очень тебя хочу, — вдруг сквозь зубы говорит Тимур. — Не могу. Этот твой запах невозможный, у меня от него за секунду встает. Черт, ты бы знала, детка, как тяжело лежать и не трогать тебя.

— Ты трогаешь, — возражаю я тихо, ведь наши пальцы все еще сплетены.

— Нет, детка, — в его голосе звучат чувственные низкие нотки. — Я хочу другого. Рассказать?

Я издаю какой-то странный звук, который можно принять и за отказ, и за согласие, и Тимур истолковывает это так, как ему удобно.

— Хочу уткнуться лицом в твою охерительную грудь, — протяжно, низко говорит он. — Хочу вылизать нежную ложбинку, а потом заласкать твои соски, чтобы они стали твердыми, припухшими и чувствительными. Хочу, чтобы ты стонала от моего языка. А потом вот этими пальцами, — он погладил подушечками мою ладонь, и я вздрогнула, словно от удара молнии,— я подготовлю тебя для своего члена. Ты будешь извиваться от удовольствия, а потом я возьму тебя. Сильно, жестко, глубоко. Но тебе понравится. Тебе очень понравится, детка.

— Тимур, — прохрипела я, чувствуя, как все мое тело охватывает жаром, а между ног вдруг становится горячо и немного влажно. — Что ты такое…

— Правду, детка, — он тяжело дышит. — Только правду.

Он вдруг рывком наклоняется ко мне и целует грубо, до боли вжимаясь своими губами в мои. А потом, когда у меня в голове не остается ни одной мысли, Тимур со стоном отрывается от меня и за секунду оказывается у дверей спальни.

— Спи, — хрипит он. — Блядь, пожалуйста, детка, спи. Иначе я точно слечу с катушек.

Дверь хлопает, и я остаюсь одна. Глаза слипаются, но уснуть удается не сразу, потому что тело ощущается странно и неудобно: оно распалено от поцелуя и от всех этих пошлых словечек, оно встревожено и возбуждено так, как ни разу не было.

Кажется, не один Тимур тут сходит с ума. Я тоже начинаю медленно и мучительно поджариваться на огне невыносимого телесного желания.

***Утром я просыпаюсь неожиданно рано. Открываю дверь, которая ведет в гостиную, и замираю, увидев спящего Тимура. Он лежит на диване, едва там помещаясь со своим высоким ростом и широкими плечами, и выглядит таким непривычно мягким и уязвимым, что у меня вдруг сжимается сердце.

Стараясь не шуметь, я прокрадываюсь в туалет, а потом осторожно возвращаюсь в гостиную. Я понимаю, что не очень вежливо смотреть на человека, когда он спит, но почему-то не могу оторвать от Тимура взгляд. На его смуглой щеке лежит тень от длинных ресниц. Лицо непривычно расслаблено, а широкая грудь мерно вздымается в такт дыханию.

Я медленно подхожу ближе — сама не знаю зачем. Просто тянет туда, как магнитом. Шаг, еще шаг. И еще один. А когда я оказываюсь совсем рядом — так, что могу при желании его коснуться, не могу удержаться и осторожно трогаю упавшую на лоб прядь его темных волос. И в этот момент Тимур вдруг открывает глаза.

— Доброе утро, — смущенно бормочу я, отдергивая руку.

Тимур молчит, но так смотрит на меня, что я заливаюсь краской, вспоминая, что под пижамой у меня ничего нет.

— Дразнишь? — хрипло спрашивает он наконец. — Специально пришла ко мне в этих блядских тонких тряпках? Мало тебе было ночи?

— Я… не… — блею я, и мне самой противно от того, как жалко звучит мой голос.

— Или это, сука, игра такая? Чтобы я сам тебя взял, а ты типа не при делах?

Я теряюсь. Этот наглый хамоватый тон настолько не вяжется с тем Тимуром, который утешал меня ночью, спасая от кошмара, что я не нахожусь, что сказать.

А Соболевский бормочет себе под нос:

— Смотрит так, отвечает мне, а потом, бля, будто и не было ничего. Так нахера я страдаю и хожу кругами? Играю, сука, в джентльмена. Надо просто взять свое и все. По этому блядскому договору. Тебе так проще будет, да?

Он вдруг хватает меня за руку и с силой дергает, роняя на себя.

— Отпусти! — взвизгиваю я, но Тимур меняет нас местами, прижимая меня словно бетонной плитой, и я уже лежу под ним, безуспешно пытаясь выбраться. Он горячий, тяжелый, пахнет тепло и пряно, а глаза у него безумные, злые.