Будьмо
Шрифт:
– Да - да, Иван, не удивляйся! Не смотри, что Мария Станиславовна так молодо выглядит ...
– Я что старуха?!
– Да нет она молодая и благоухает как цветок, но у нее уже взрослая семнадцатилетняя дочь, а сама Мария Станиславовна занимает.
– Перестань паясничать, Петр!
– Большую, ну очень большую должность в Академии управления.
– Шут гороховый! И чего это ты сегодня так развеселился?
– Эх, Марьюшка - Марьюшка! Да мы нынче все разом вновь на свет родились!!!
– Наконец-то дельное слово. Вот за это надо выпить, - и соблазнительно покачивая великолепной
– А как же Иван?
– Я вам что, золотая рыбка?
– рассеяно поинтересовалась лесная нимфа выискивая из батареи горячительных напитков найдостойнеший ее благосклонного внимания. Выбор пал на украинскую элитарную водку «Гетьман».
– А почему бы и нет?! Что пожелаете, младче?
– весело хохотнул Петр Михайлович немного нервно и немного фальшиво.
– Меня тоже уже попустило и ко мне вернулась, присущая мне наглость и игнорирование любых авторитетов и я «кротко» изрек:
– Три.
– Что три?
– с королевским апломбом взметнулись вверх тонко выщипанные брови Марьи - повелительницы.
– Три желания, коль ты ... вы золотая рыбка.
– О, я вижу ты мальчик не промах ...
– Вот именно, - чмыхнул Петр Михайлович и снова невольно покосился на труп.
– И - и - и?
– и подцепила Марья - жаждущая бутылочку «Г етьмана» .
– Бесплатное обучение в Академии ...
– Это уже дело решенное, - поторопил нас куда - то вдруг заспешивший Петр - вездесущий.
– Сытно поесть. Три дня уже живу впроголодь ...
– Этого добра у нас хватает. Присоединяйся и не стесняйся, - из под огромных ресниц блеснуло в мою сторону васильковое сияние.
– Давай третье желание, - предоставил мне снова слово наш «тамада» и мне почудилось, что он от нетерпения даже на месте чуть пританцовывает. Во мужику приспичило!
– Последнее бабкино желание, - хватило у меня наглости, но не хватило смелости и я прибег к иносказательности.
Петр Михайлович враз потух и перестал перебирать ногами.
Марья промолчала, но ее глаза вмиг покрыла легкая поволока, когда она мельком взглянула мне прямо в глаза. Но когда она взглянула на Петра Михайловича неожиданно взорвалась:
– Вы, мужики, совсем охренели ! В такую минуту то сказки рассказываете, то какие-то ребусы загадываете. (Ну и лексикончик у наших преподавателей. Орать и водку жрать это они мастера!)
Словно читая мои мысли Марья Станиславовна то ли поленившись еще раз наклоняться за «тарой», то ли по привычке припала прямо к горлышку «Гетьмана». (Засос получился не хуже, чем знаменитый брежневский)
Сделав несколько мелких, но жадных глотков ненасытная русалка наконец-то отцепилась от сосуда. И гулко шлепнув его дном о землю, принялась высматривать, чем бы закусить.
Огурчики, ах да огурчики! Они были размером с мизинец и Марья - находчивая отшвырнула не подошедшую для такого дела одноразовую пластмассовую вилку и запустила в полулитровую банку свои не дрожащие теперь уже пальцы с огромными хищно торчащими перламутровыми маникюрами.
– Давай, Ваня, и мы с тобой по рюмочке хряснем, - про себя что- то решив, неожиданно предложил Петр Михайлович и мы враз составили Марье компанию. (Наконец-то,
а то я чуть было слюной не подавился!)Помеченного марьиной помадой «Гетьмана» Петр Михайлович демонстративно проигнорировал, а после короткого раздумья откупорил еще не начатую бутылку пятизвездочного крымского коньяка «Коктебель» .
Выдернув из «колбаски» два одноразовых чистых стаканчика, наполнил их до краев и предложил на закуску, аккуратно нарезанные и красиво уложенные на одноразовой тарелке ломтики лимона.
Последнюю неделю из-за суетности дел, постоянного стресса, а главное из-за запоя отца - «кашевара» я питался плохо и нерегулярно. Так что лимон мне был до фени и я не стесняясь подцепил добрый ломоть ветчины с розовым переливающийся перламутром бочком, который у Марьи-искусницы очевидно остался от нарезки.
Петр Михайлович явно куда-то торопился ибо сразу же налил по второй. Я не возражал. И прикончил добрый кусок копченой колбаски, которая оказалась отечественной «салями» и видно тоже у Марьи - хлопотушки не уместилась на тарелках.
Еды, да простят мне люди пьющие, закуски на тарелках, тоже одноразовых, было много и разнообразнейшей, но мне всегда почему-то нравилось есть куском.
Марья, которой такой темп «пожаротушения» явно пришелся по душе и она от нас не отставала ни на глоток, только хмыкнула мельком взглянув как я закусываю, посчитав меня наверное невоспитанным варваром. (Может глазам и совестно, но зато желудку сытно.)
– О чем задумался, Петя?
– в который раз выпив с «Гетьманом» на брудершафт и уже придя в хмельное благодушие, поинтересовалась она, запуская теперь холеные пальцы в банку с маринованными грибочками.
– О тебе, голубушка, о тебе!
– А чего о мне думать?
– удивилась лесная нимфа окончательно возвернувшись к первобытному способу трапезничания, что резко десонировалось с ее изысканным и элегантным убранством, которое явно разрабатывал не отечественный кутюрье. (Невесомая ажурная кремовая пена даже прикрытые места делала более обнаженными, чем евовый наряд.)
Но я так громко работал челюстями, добравшись теперь до мастерски приготовленной на гриле до золотисто-румяной корочки курицы, что снова прервал диалог двух любовников и привлек к себе их внимания.
Как говорится, свои недостатки женщина не видит даже в зеркале, а мой способ насыщения молодого организма калориями у дамы из высшего общества вызвал шоковое состояние близкое к оргазму.
– Вот так он и с тобой расправится. Не оставит и косточек, проследив за взглядом нашей дамы, подмигнув мне, хохотнул Петр Михайлович.
– О чем ты, Петя?
– еще пуще удивилась Марья - недогадливая.
– Все о том же: о третьем ивановом желании, золотая наша рыбка. Сказки Пушкина в детстве читать надо было, а не «Декамерон» Джованни Бокаччо.
– Чё?
– Да не чё! Пожелал, видишь ли, Иван тебя, моя голубушка, себе на закуску, - ни чего не выражающим голосом ответил Петр Михайлович, но взгляд его снова стал холодный и колюч и он настороженно и выжидающе посмотрел на свою пока еще даму.
– Да, желаю!
– нагло подтвердил я. (Меня уже слегка развезло и теперь мне и море было по колено.)