Будни детектива Нахрапова

Это был триумф внесудебных репрессивных органов: так называемых «особых совещаний» и «троек НКВД».

Систематический характер репрессивные кампании приняли с лета 1937 года, но им предшествовали подготовительные репрессии в самих органах госбезопасности, которые «чистили» от сотрудников Ягоды. Человек перед следователем – скорее, уже тень человека – как раз и был выдвиженцем Ягоды, за что теперь расплачивался сполна. А совсем недавно в новенькой, с иголочки форме он сам наводил ужас на посетителей своего кабинета. Глядя сейчас на этого человека, трудно было представить его в роли всевластного следователя НКВД.

За столом сидел следователь НКВД Косицын. Он докуривал очередную папиросу и никуда не спешил. Модный шерстяной костюм облегал его мускулистое тело, аккуратная причёска не скрывала рано появившуюся на макушке лысину. Уже несколько минут он молчал. Нет, не для того, чтобы дать передышку сидящему напротив. Так змея гипнотизирует застывшего от ужаса кролика.

Следователь знал своё дело.

– Так что, Фролов, продолжим? – прервал он тишину.

Сил ответить у Фролова не было. Согласно обвинительному заключению, «действуя в антисоветских и корыстных целях и подготовляя государственный переворот, Фролов готовил через своих единомышленников по заговору террористические кадры, предполагая пустить их в действие при первом удобном случае. Фролов и его сообщники Попов, Евтушенко и Дараган практически подготовили на 7 ноября 1936 года путч, который, по замыслу его вдохновителей, должен был выразиться в совершении террористических акций против руководителей партии и правительства во время демонстрации на Красной площади в Москве».

Это было серьёзное обвинение, от такого не отвертишься.

Фролов понимал, что, как сказали бы сейчас, он попал под чужие разборки, но поделать ничего не мог. Он оказался заложником ситуации, связанной со сменой руководства НКВД. Новая метла по-новому метет… Но был ли он сам такой уж невинной овечкой? Давно ли он лично проводил такие допросы?… Никто не был оправдан, все признавали вину и каялись в террористической деятельности. Суд вершился быстро и просто: «тройки» (и даже двойки: руководитель местного НКВД и прокурор) пропускали через свои руки сотни дел в день. Между арестом и смертным приговором проходило от нескольких дней до нескольких недель. Смертный приговор без апелляции исполнялся в течение нескольких дней.

В большинстве репрессивных операций в рамках «ликвидации шпионов и диверсантов», «ликвидации преступных элементов», «депортации семей врагов народа» и т. д. шансы рядовых обывателей увидеть у своего порога черный воронок часто зависели от случая и от плана по арестам, который спускали по разнарядке. Некоторым не везло лишь потому, что они жили в «неудачном месте» – живущих в приграничной полосе арестовывали гораздо чаще. Многое зависело и от подробностей биографии. Есть ли родственники за границей? Были ли среди предков иностранцы? Пускай они поселились в стране еще в допетровские времена… Опасно было и случайно оказаться однофамильцами намеченных к аресту. А если выполнить квоту все же не удавалось, Михаил Юрьевич Фролов всегда умел найти выход и выполнить «норму». К примеру, сгорела в районном центре лесопилка – пожар можно было использовать как предлог для того, чтобы арестовать всех, проживающих рядом с ним, как «соучастников».

Запрограммированный сверху, произвольно выбирающий категории политических врагов, террор самой своей природой порождал подобные «перегибы». Теперь же Фролов с сожалением вспоминал о своей власти и всесилии…»

Дверь в офисе отворилась, и на пороге возник Бобров.

– Всем привет! – не слишком радостно произнёс он.

– Привет, – поздоровались Римма и Нахрапов. – Как там Надежда?

– Плохо. У нее жар, – ответил Бобров. – «Скорая» ночью приезжала, утром приходил участковый, но ничего не установили. А человек на глазах тает.

– Чем мы можем помочь? – поинтересовался частный детектив.

– Не знаю. И родители ее не знают… Будем ждать улучшения, а там… – Бобров неопределённо махнул рукой.

– Может, к бабке её свозить? – спросила Римма Эдуардовна.

Частный детектив и его помощник переглянулись между собой и в один голос воскликнули:

– Нет, только не к бабке! – не сговариваясь, хором воскликнули сыщики.

– А почему? – наивно спросила женщина. – Если уж в этом доме происходит что-то непонятное, а врачи ничего не понимают, может быть, знахарке будет проще определить, от чего Наде плохо?

– Долго объяснять, – за двоих ответил Нахрапов, – но мы по себе знаем, что с бабками лучше не связываться!

– А, тот случай? – припомнила Римма рассказ Нахрапова о его недавнем расследовании. – Тогда женщина обратилась к гадалке, пытаясь узнать своё будущее, а потом трагически погибла.

– Да, – подтвердил Нахрапов. – Надеюсь, медики все-таки разберутся, что к чему.

– Хотелось бы! – искренне ответила Римма.

– А что это вы тут изучаете? – поинтересовался Бобров.

– Ты послушай, это касается истории дома, – посоветовала женщина и попросила Нахрапова дочитать статью.

«– Так что, Фролов, будем давать показания? – ещё раз переспросил Косицын.

– Будем, – обессиленный Фролов с мольбой посмотрел на следователя.

– Дайте правдивые показания в отношении вашего социального происхождения, социального положения и имущественного положения до 1917 и после.

– Я, Фролов Михаил Юрьевич, происхожу из семьи торговца. Примерно до 1904 года отец мой имел в Москве на Золоторожской улице железную лавку, в которой, как мне известно с его слов, торговлю производил сам лично. После 1904 года отец торговать перестал, т. к. его торговлю заглушили крупные купцы, с которыми он конкурировать не мог. Он вернулся в деревню Коломна, где у его отца, моего деда, имелось хозяйство: 6 десятин арендованной земли, 2 гектара арендованных лугов, косилка и другой сельскохозяйственный инвентарь. В хозяйстве был один постоянный наемный работник, он жил с нами много лет до 1916 года. После 1917 года имущественное положение отца осталось то же самое за исключением лошадей и рабочей силы. С отцом я жил вместе до 1917 года, затем ушёл воевать. А дальше я уже рассказывал.

– Виновным себя признаёте? – для проформы спросил Косицын.

Фролов хотел поинтересоваться, в чём именно, но обессилено махнул рукой и произнёс:

– Виновным себя признаю.

– Давно бы так, а то только время теряем!

Неторопливо погасив в пепельнице окурок, Косицын зачитал обвинительное заключение:

– Фролов, будучи враждебно настроен к политике ВКП(б) и советской власти, систематически проводил активную антисоветскую и контрреволюционную агитацию, говоря: «Сталин со своей сворой никак не хочет уступать место, убил массу людей и все-таки власть не отдает… Большевики укрепляют себе власть, сажая честных невинных людей в тюрьмы, а сказать нельзя – в тюрьму попадешь на 25 лет». Допрошенный в качестве обвиняемого, Фролов виновным себя признал, а также полностью изобличается показаниями свидетелей. Постановил: дело передать на рассмотрение Тройки. Старший лейтенант милиции районного отдела УНКВД, Косицын.

– Подписывать будете, Фролов?

– Буду, – безвольно ответил мужчина.

Выписка из протокола заседания Тройки при УНКВД СССР от 16 ноября 1936 года:

«Дело Фролова М. Ю.

В прошлом торговец, имел совместно с отцом лавку. Обвиняется в том, что среди сотрудников ОГПУ вел контрреволюционную агитацию, высказывал пораженческие настроения с угрозами расправы над коммунистами, выступал против мероприятий партии и правительства, вел антипартийную агитацию.

Постановили: Фролова Михаила Юрьевича – расстрелять, лично принадлежащее имущество конфисковать. Дата расстрела: 19 ноября 1936 года.

Из воспоминаний одного из исполнителей приговора:

«И теперь в полусонном, а точнее – полуобморочном состоянии Фролов брел в сторону того особого помещения, где приводилась в исполнение сталинская «Первая категория», то есть расстрел. Когда он вошёл туда, ему велели всё снять. Он сначала не понял. Затем побледнел. Пробормотал что-то вроде: «А как же…» Потом торопливо стянул с себя гимнастерку, для этого ему пришлось вынуть из карманов брюк руки, и его наркомовские галифе – без ремня и пуговиц – свалились. Когда один из следователей замахнулся на него, чтобы ударить, он жалобно попросил: «Не надо!». Тогда многие вспомнили, как он истязал в их кабинетах подследственных, особенно сатанея при виде могучих рослых мужчин. Тут не удержался конвоир – врезал прикладом. Фролов рухнул. От его крика все как будто с цепи сорвались. Он не устоял, а когда поднялся, изо рта у него текла струйка крови. И он уже мало напоминал живое существо…».