Будни и мечты профессора Плотникова
Шрифт:
– Вы всегда были чуточку мистиком, - сказал Леверрье назидательно.
– При чем здесь мистика?
– Писал же профессор Феллоу...
– Ох уж эти профессора, - перебил Милютин.
– Все-то им ясно! Впрочем, я не прав. И среди профессоров встречаются думающие люди. Но прошу вас, Луи, не произносите при мне имени Феллоу. С ним у меня связаны, мягко говоря, не слишком приятные воспоминания.
– Вот как?
– Помните мои опыты с пересадкой памяти? Тогда Феллоу назвал меня гробокопателем, посягающим на духовные ценности умерших!
– Согласитесь, что у
– Довольно, Луи! Бог с ней, с пересадкой. Будем считать ее моей творческой неудачей.
– Вот видите. Но эта неудача позволила вашим противникам объявить вас идеалистом: мол, Милютин отрывает духовное от материального, сознание от мозга.
– Я пробовал заменить одну материальную основу другой. Впрочем, не стану оправдываться.
– На самом деле, мы отклонились от темы разговора. Так что вы имели в виду, упомянув о таинственных явлениях? Телепатию?
– Обычное внушение.
– То есть гипноз?
– Не только. Возьмем исторический пример. Вы слышали о Луизе Лотто?
– Нет, - признался Леверрье.
– О, в конце девятнадцатого века она стала знаменитостью. Будучи религиозной до фанатизма, Луиза самовнушением вызывала у себя стигматы.
– Стигматы? Это еще что такое?
– Так называли кровавые пятна на руках и ногах, где согласно Евангелию при распятии Христа были вбиты гвозди. Представляете, в какой экстаз приводила Луиза верующих! Парижская академия наук не смогла объяснить это явление, и церковь, воспользовавшись беспомощностью ученых, объявила его сверхъестественным. А между тем...
– Милютин рассмеялся.
– Что "между тем"?
– нетерпеливо переспросил Леверрье.
– Стигматы у Луизы Лотто появлялись совсем не в тех местах, куда римляне вбивали гвозди при казни распятием, а там, где впоследствии начали изображать на иконах.
– Интересная история... И что же было с Луизой потом?
– Ее причислили к лику святых. Святая Луиза... Постойте... Отчего бы вам тоже не сделаться святым? Получилась бы чудесная пара! Святое семейство: Луиза и Луи! Сам великий Феллоу...
Леверрье насупился.
– Вы же просили не упоминать его имени!
– Мало ли что я просил!
Милютин внезапно вскочил со скамьи, на которой они сидели, и принялся вышагивать по аллее взад-вперед, что-то беззвучно бормоча себе под нос.
– А почему бы не попробовать!
– задорно воскликнул он, садясь. Знаете что, Луи, давайте проведем любопытный эксперимент!
– Над кем?
– Над вами, разумеется. Маленький опыт внушения.
– Я не поддаюсь внушению, - оскорбленно произнес Леверрье.
– Вот и отлично, значит, вам не грозит участь Гордье!
– А кто он?
– Преступник, осужденный на смертную казнь. Пообещав легкую смерть, ему завязали глаза, слегка царапнули запястье и стали поливать руку теплой водой, внушая: "У вас перерезана вена, вы истекаете кровью..."
– И что же Гордье?
– Умер. При вскрытии обнаружили анемию мозга, как при сильной кровопотере.
– Впечатлительная натура... К счастью, у меня железные
нервы, - не без тревоги в голосе заявил Леверрье.– Так что я должен делать?
– Ничего особенного. Помнится, вы занимались аутотренингом: "Мое тело тяжелеет, наливается свинцом..."
– Мне тепло... приятно... я засыпаю... засыпаю... за...
– Постойте!
– поспешно сказал Милютин.
– Не то вы и впрямь заснете. От вас требуется другое: убедите себя, что вы электрическая лампочка.
– Какая еще лампочка?
– Обыкновенная, ватт на шестьдесят. Больше вы вряд ли потянете.
– Вы с ума сошли!
– взревел Леверрье.
– Сошел, конечно, сошел, - успокаивающе проговорил Милютин.
– Но все равно, окажите мне эту дружескую услугу. Повторяйте за мной: "Я лампочка... по моим жилам течет электрический ток... мне тепло... электроны движутся все быстрее... от меня исходит сияние... оно все ярче и ярче..."
Две монашенки шествовали по саду Тюильри. В конце аллеи их внимание привлекли два странных человека. Один - высокий, смуглый, похожий на дьявола. Второй - низенький, полный, с венчиком жидких волос, обрамляющих макушку. Глаза его были закрыты, а вокруг головы, подсвечивая лысину, сиял нимб.
Монашенки замерли, затем, не сговариваясь, рухнули на колени.
– Идите с миром, - сказал человек, похожий на дьявола.
– Святой Луи сегодня не принимает. Он занят.
– Возликуем, сестра, - дрожащим голосом произнесла первая монашенка. Возблагодарим господа, ниспославшего нам чудо.
– Возликуем...
– эхом отозвалась вторая.
Оглядываясь и мелко крестясь, они помчались докладывать аббатисе о чуде святого Луи.
Леверрье очнулся.
– Я говорил, что все это ерунда! Надо же было придумать, электрическая лампочка!
– Не все опыты оказываются удачными, - признал Милютин.
СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ
Амазонка-философиня пригласила Алексея Федоровича на "субботний чай".
– Будут интересные люди, - многозначительно пообещала она, и в ее восточного разреза глазах вспыхнули искры вожделения.
Интересные люди оказались самодеятельной бригадой ученых-просветителей, съехавшихся из разных городов и весей, дабы в течение недели сеять разумное, доброе, вечное. Бригаду возглавлял молодой энергичный московский профессор, которого коллеги по-приятельски звали Володей.
Философиня, активная деятельница местной организации общества "Знание", опекавшая просветителей, собрала их в своем гостеприимном доме, чтобы утолить потребность души в интеллектуальном общении. Плотникову отводилась роль "противовеса": мол, мы тоже не лыком шиты.
"Субботний чай" был основательно приправлен спиртным. Компания, за исключением Алексея Федоровича, преисполненной торжественности философини и ее бессловесного мужа, фанатика джазовой музыки, вела себя развязно. Произносили витиеватые тосты, перебрасывались острыми словцами, много курили. Обращались друг к другу запросто, на "ты".
Философиня млела, ее муж, зажатый в углу, пытался превзойти биг-бэнд Дюка Эллингтона, на что просветители не обращали ни малейшего внимания из-за царившего за столом шума.