Будут неприятности (сборник)

– Она что, сумасшедшая? – спрашивает Володя.

– Нет, – говорит Ольга Николаевна. – Лена, у тебя все? Или ты еще чем-нибудь решила нас поразить?

– Да! Я еще вам сыграю.

Она стучит по клавишам распухшими пальцами какую-то резкую, вызывающую мелодию, хлопает крышкой и убегает.

– Я гадина, гадина, гадина! – говорит Ольга Николаевна, ничком падая на диван.

– Никакая ты не гадина!

Это говорит подруга Ольги Николаевны, они разговаривают, прихлебывая кофе возле изразцовой печи в раздевалке в музыкальной школе

– Сама не знаю, как это случилось, – говорит Ольга Николаевна. – Он приходил на родительские собрания… Всегда он, а не мать… Всегда – единственный мужчина, и матери ему строго наказывали: «Вы проводите Ольгу Николаевну». Он провожал, мы болтали… Он мне как-то сказал, что уже много лет просто так, вечером, не разговаривал с женщиной. Я спросила: а жена? Он засмеялся: «Так это же совсем другие разговоры. Это же почти как производство. Вода, свет, газ, хлеб, деньги, ботинки, колготки, воспитание ребенка. Муж-жена – категория производственная». Как-то шел дождь… Я позвала его зайти и взять у меня зонтик… Он вошел и сказал: «Можно, я никуда отсюда не уйду?» Удивительно! Он все замечал… Бантик какой-нибудь, сережки…

– Что ж теперь будет? – сочувственно спросила подруга. – Идиллия идиллией, а жена – женой… Да еще такая…

– Он говорит, что жена у него – александрийский нерушимый столп… Ее с ног не сбить… Она столько людей развела, что, не заметя, и себя разведет…

– Это он о ней так?

– Он о ней хорошо, – твердо сказала Ольга Николаевна. – Он ее уважает… Ему дочку жалко… Говорит: мать она прекрасная, но у нее перебор в твердом питании, все для крепости зубов… А я, говорит, мягкое питание…

– Что-то я его не пойму…

– А что тут понимать… Девочка догадалась… Мучается… Через это нам не перейти… Мы перед этой проблемой, как кони перед пропастью…

– Тебе бы уехать куда-нибудь, – сказала подруга. – Такие болезни лечат временем и расстоянием. Больше ничем… Правда, еще есть способ – клин клином… Найди себе клин… Ладно. Думай, я побегу, у меня урок…

Подруга убежала. Ольга Николаевна еще немного постояла у печи, поправила волосы у зеркала и тоже пошла.

Вошла в свой класс и увидела Лену.

– Леночка! – кинулась к ней. – Как я рада тебя видеть!

Лена молча перебирает ноты, молча ставит их на пюпитр.

– Сыграй мне что-нибудь из того, что любишь… Просто так. Не думая о руке… Она перестала болеть?

Лена молчит.

Ольга Николаевна теряется от Лениного молчания, не знает, как себя вести.

– Лена! – говорит она совсем тихо. – Я к тебе очень хорошо отношусь… – И совсем уже тихо: – Я сделаю для тебя все. Что ты хочешь? Скажи…

Лена молчит. Потом поднимает на Ольгу Николаевну глаза, в которых и слезы, и просьба, и отчаянье сразу.

– Чтоб вас не было, – тихо говорит она.

Ольга Николаевна вздрогнула, как от удара.

– Но я же есть, – робко сказала она.

– Я хочу, чтоб вас не было… Совсем… – повторяет Лена.

– Ты так говоришь, будто считаешь, – Ольга Николаевна нервно засмеялась, – что мне лучше умереть?

– Лучше, – ответила Лена.

– Тебе это покажется странным, но мне не хочется умирать, – невесело засмеялась Ольга Николаевна. – Мне всего двадцать шесть лет. Я еще даже моря не видела… Да что моря! Я в Эрмитаже не была! Я на Елену Образцову еще ни разу не попала!..

– Я видела море – вода, и все. Была в Эрмитаже – скучно. Вашу Образцову чуть не каждый день показывают по телевизору.

– Я поняла. Ты хочешь сказать – ради такого не живут… Лена! Я люблю твоего папу!

– Он всегда любил маму! Всегда! Он ей вот такие, – развела руками, – букеты приносил… Он давал ей свою кровь! А когда лифт сломался, он ее на руках поднимал по лестнице… При чем тут вы?

– Я понимаю, – тихо говорит Ольга Николаевна. – Я очень тебя понимаю. Но любовь… Она ведь и уходит…

– Куда? – кричит Лена. – Куда?

– Этого никто не знает, – отвечает Ольга Николаевна. – Она не спрашивает…

– Я знаю, – жестко говорит Лена. – Вам двадцать шесть лет, а замуж вас никто не берет. Вы не имеете права любить моего папу! Он не ваш! Он – наш!

– Хорошо, – сказала Ольга Николаевна, – хорошо! Давай спросим у него!

– Я сама у него спрошу! Сама! Без вас! – кричит Лена. – Вы не так спросите… Вы нарочно все сделаете…

Лена бежит из музыкальной школы, дорогу ей преграждает Митя.

– Пошли в кино? – предлагает он. – Название смешное. «Кукарача».

– Оставь меня в покое, – говорит Лена, – и иди своей дорогой…

– Ленка, почему ты такая, ходишь как перевернутая? Как будто тебя взболтали…

– Слушай… Иди, а? Ну по-хорошему… Не до тебя!

– Но я же за тобой ухаживаю, как ты не понимаешь?

– Понимаю. Но не хочу этого…

– Почему?

– Я это ненавижу.

– Как это можно ненавидеть? – Митя говорит это очень торжественно.

– Всем сердцем! Уходи! – жестко сказала Лена. – Иди за Веркой… Она давно тебе глазки строит.

Мимо них лениво, делая вид, что она никого не замечает, прошла Вера Кузнецова.

– Верка – глупая, – сказал Митя.

Лена стоит у института, где работает отец, ждет его. Высыпали сотрудники, растеклись в разные стороны. Отец вышел на высокое крыльцо один, и вид у него – как у человека, который не знает, куда ему идти.

Медленно, медленно Лена подымается к нему, и он наблюдает, как она замирает на каждой ступеньке.

– Привет! – сказала она.

– Привет! – ответил он.

– Ты домой? – спросила она.

– Естественно! – ответил он.

Они идут молча.

– Мне один мальчишка в любви объяснился, – сказала Лена. Отец вздрогнул.

– Уже?

– А что? Это у меня уже было не раз. Еще в детском саду.

– Ну, если в детском саду… – облегченно засмеялся отец.

– Я не верю в любовь! – сказала Лена.

– Напрасно! – тихо сказал отец.

– Я не верю в любовь, которая то приходит, то уходит… Любовь ведь то, что навсегда?

– Это как повезет, – ответил отец.