Бухгалтер Его Величества

И когда Рейнар появляется на пороге, я не сдерживаюсь:

– Ваше величество, вы не можете находиться в спальне дамы, даже если эта спальня – в вашем дворце!

Но он и не думает смущаться или отступать.

– Перестаньте, Элен! Я всего лишь хочу убедиться, что с вами всё в порядке.

Я полностью одета и не лежу, а сижу на кровати, но всё равно ситуация кажется неприличной. Сказал бы мне кто-то такое несколько месяцев назад там, в двадцать первом веке, я только посмеялась бы над этим.

– Со мной всё в порядке, ваше величество. Но если вы задержитесь здесь еще хоть на пару минут, моей репутации будет нанесен непоправимый урон.

А вот Рейнара это, похоже, забавляет.

– Не думал, ваша светлость, что вы так заботитесь о репутации. Но в любом случае вынужден вас расстроить – придворные давно уже полагают, что нас с вами связывают отнюдь не деловые отношения, так что мой визит к вам вряд ли что-то изменит.

Мне хочется запустить в него фарфоровой статуэткой пастушки, что стоит на туалетном столике у кровати.

– Как честный человек вы могли бы пресечь эти разговоры!

Он пожимает плечами:

– Не будьте столь наивны, Элен. Чем больше мы будем отрицать, тем громче будут эти разговоры. Не обращайте внимания. Собаки лают, караван идет.

Наверно, случись этот разговор в другое время, я не осмелилась бы сказать того, что говорю сейчас. Не знаю, что становится причиной этого – пережитое волнение или действие снявшей это волнение микстуры.

– Ваше величество, мне кажется, вы слишком привыкли плыть по течению и уже даже не пытаетесь бороться с ним.

Я не должна разговаривать с ним в таком тоне. Он – король, и жалкая маркиза не имеет права его судить. Если он обвинит меня в оскорблении и отправит в тюрьму, мне будет даже нечего возразить.

Но, как ни странно, он отнюдь не возмущен.

– На основании чего вы сделали подобный вывод, сударыня?

Его обиду выдаёт только это холодное «сударыня».

А я так рада, что мы наконец-то имеем возможность поговорить откровенно, без обиняков, что и не думаю сдерживаться:

– Вы – представитель славного монаршего рода – безвольно смотрите на то, как вверенную вам страну пытаются лишить независимости. Вы молчаливо соглашаетесь на союз с Францией. Союз, в результате которого вы потеряете корону! Почему вы не боретесь, ваше величество? Уверена, вы еще можете этому помешать! Разве вы не можете жениться на немецкой или испанской принцессе? Это обеспечит вам поддержку сильного государства. И если в законном браке у вас появится наследник, это осадит пыл ваших врагов. Разве не так?

Он подходит ближе, и я уже способна разглядеть морщинки на его лице. Странно, я не замечала их раньше.

– Нет, Элен, – в его голосе я слышу не гнев, а печаль, – я не могу жениться. Потому, что если у меня появится сын, то к нему однажды перейдет не только моя корона, но и мое безумие.

43. Рассказ короля

– Не понимаю, ваше величество, – лепечу я.

Кажется, он ожидал от меня другой реакции, потому что в его взгляде мелькает разочарование. Или это разочарование связано с ним самим? С тем, что он доверил мне свою страшную тайну?

– Вам и не нужно понимать, Элен, – вздыхает он. – И помнить об этом не нужно. Чем быстрее вы забудете наш разговор, тем будет лучше – и для вас, и для меня.

Но после столь важного откровения я не готова делать вид, что ничего не произошло. В другой раз он уже не решится на подобный разговор. Более того, не желая огласки, он может отдалить меня от двора, выслать из Тодории, а то и отправить в тюрьму. При мысли, что в нужное время я не окажусь у портала в доме графа Помпиду и не вернусь домой, мне становится плохо.

Нет, этот нарыв нужно вскрыть, и прямо сейчас.

– Подождите, ваше величество, – я окликаю его, когда он уже направляется к дверям. – Но почему вы решили, что безумны?

Раз об этом не знают при дворе, значит, его сумасшествие внешне никак себя не проявляет. Хотя, возможно, о нём осведомлены самые близкие, доверенные люди – просто они в силу привязанности к королю или корыстных мотивов предпочитают молчать.

– Вы обращались к врачам? – поскольку он молчит, я продолжаю задавать вопросы. – Они проводили обследование?

Я понятия не имею, каким образом на рубеже восемнадцатого-девятнадцатого веков в медицине определяли безумие, но ведь как-то же это делали.

– Нет, ваша светлость, к врачам я не обращался. Я не могу себе этого позволить. Если об этом станет известно, Тодория будет обречена.

Нет, похоже, у него действительно не всё в порядке с головой. Он что, сам себе поставил диагноз? Хотя, с другой стороны, настоящие сумасшедшие, кажется, наоборот, решительно не признают себя таковыми.

– Самый лучший врач может случайно или намеренно может раскрыть эту тайну моим врагам. И тогда неминуемы народные волнения, а потом – и государственный переворот. Вы знаете, что происходит во Франции – страну утопили в крови. Я не хочу, чтобы это же случилось с Тодорией.

Я потрясенно молчу, и он, расположившись в кресле, принимается объяснять:

– Исторически мы всегда тяготели к нашей более сильной соседке, и Франция неоднократно предлагала нам свое покровительство в обмен на отказ от независимости. Когда я впервые понял, что во мне проявилась болезнь моей бабушки Элеоноры, я не мог не признать, что присоединение к Франции станет спасением для Тодории. Безумие крестьянина – это ужас для его семьи, безумие графа или герцога – ужас для семьи и слуг, безумие короля – ужас для всей страны. Кто знает, к каким потрясениям я приведу свой народ, если болезнь усилится?

Признаться, в его словах есть определенная логика. Сумасшедший монарх – это страшно.

– Вы говорили, ваше величество, что вели переговоры с Людовиком Шестнадцатым. Но что же вы будете делать теперь, когда французская монархия свергнута?

– Я уже смирился с тем, что Бурбоны потеряли корону. Конечно, о союзе с убийцей Робеспьером не могло быть и речи, но сейчас, когда он сам казнен, а Франция начинает возвращаться к нормальной жизни, мы можем возобновить переговоры. Я слышал, Наполеон Бонапарт получил пожизненный титул первого консула. Более того – он готовится объявить себя императором, – тут губы его величества трогает ироничная усмешка. – Да, он будет им не по праву рождения, но в нынешних условиях выбирать не приходится. Мне почему-то кажется, что он сумеет восстановить величие Франции, у него серьезные военные планы. А раз так – то почему бы нам не подписать соглашение именно с ним?

О, я могла бы многое рассказать о Наполеоне! Во всяком случае, в оценке его способностей Рейнар отнюдь не ошибся.

– Тодория получит статус герцогства, и если однажды ее герцог окончательно сойдет с ума, то это не будет столь важным, как было бы, если бы безумным был объявлен ее король.

Он говорит об этом почти спокойно. Да, с грустью. Но без паники. И я не могу не восхититься его выдержкой.

– Но если вы уже приняли решение, значит, всё, что я делаю, не имеет никакого значения? Вам, должно быть, уже не важно, сумеет ли Тодория расплатиться с долгами, или нет?