Буканьер

— Мне Исхак сказал, что перед Сан-Фелипе направо надо, — неуверенно сказал Рябой.

— Ну, вот направо поворот, — сказал я.

— Да что-то непохоже, что это к бухте! — хмыкнул Рябой.

Я пожал плечами, мол, разбирайся сам.

— Может, впереди ещё один будет? — предположил я.

— Ага, щас как приедем к городу, встречайте гостей дорогих, — хмуро произнёс Рябой и сплюнул в дорожную пыль.

— Ну тогда рули, чего титьки мять-то, — сказал я.

Жак свистнул, подстегнул лошадку, явно непривычную к хомуту, и повернул направо, вниз по склону. Все остальные поехали следом. Перед нашим взором открылись просторные поля и пастбища. Где-то за полями курился дымок, то ли от чьего-то костра, то ли из печной трубы. Солнце теперь неприятно лупило прямо в глаз косыми лучами, и я надвинул шляпу на глаза.

— Давай хоть тут побыстрее поедем, тут вроде дорога получше, — произнёс я.

— Куда уж быстрее? И так, вроде неплохо идём. Не то растеряем ещё чего, — возразил Жак.

Как по мне, так мы едва плелись, но я, видимо, не совсем ещё привык к местным скоростям. Да и какой русский не любит быстрой езды? Здесь в целом жизнь протекала гораздо медленнее и спокойнее, чем в привычном мне двадцать первом веке. Я постарался расслабиться и откинуться на мешки с порохом. Это был как раз тот случай, когда я не мог ни на что повлиять, а раз повлиять нельзя, то и переживать не стоит.

Но сколько бы я ни пытался уснуть под размеренный скрип колёс, сон никак не шёл. И виной тому было не палящее тропическое солнце, а едкий и гадкий червячок сомнения, шевелящийся в груди. Меня преследовало стойкое чувство, что мы в чём-то ошиблись. В первую очередь, конечно, когда согласились на эту авантюру, но было и что-то ещё.

Я попытался на что-нибудь отвлечься, разглядывая местные пасторальные пейзажи, но это мне быстро наскучило. Попытался вспомнить какие-нибудь песенки, мурлыкая себе под нос какую-то из мелодий Майкла Джексона, но кроме припева ничего не вспоминалось. Я покосился на Рябого, который беспрестанно жмурился, глядя на лошадиную задницу.

— А тебя как сюда занесло, Рябой? — вдруг спросил я.

— Куда? На Испаньолу? — покосился он на меня.

— В Новый Свет, — пояснил я.

— Родился я тут, — пожал плечами Рябой. — На Мартинике. А что?

— Да нет, ничего, — хмыкнул я, тут же теряя всякий интерес.

Даже пустой трёп не помог мне отвлечься.

— Эмильен! — обернулся я. — Ты там как?

— Пойдёт, — слабо отозвался буканьер. — Жить буду.

— Ага, давай-давай, — сказал я, снова поворачиваясь к лошадиной заднице, вокруг которой летали москиты.

Я побарабанил пальцами по твёрдой поверхности телеги. Мы ехали уже слишком долго, но побережья так и не было видно, и это меня начинало тревожить. Вокруг были только пастбища, перемежающиеся с джунглями, тёмные горы на горизонте, своей громадой нависающие над ним, и узкая дорога, ведущая нас неизвестно куда.

— Жак, ты уверен, что мы правильно едем? — спросил я.

— Уже нет, — хмуро произнёс он. — Ощущение, будто мы куда-то вглубь острова идём.

— У меня тоже, — сказал я.

— Неохота назад поворачивать, — сказал он. — Может, тут какой поворот будет ещё...

— А если не будет, что делать тогда будем?, — хмыкнул я. — Придётся поворачивать, похоже.

Были бы мы пешком, просто повернули бы на север, снова продираясь через джунгли, а потом бы просто пошли вдоль берега в поисках нужной бухты, которых здесь было довольно много. Удобных пляжей в будущей Доминикане было навалом. И даже таких, в которых можно спрятать корабль от любопытных глаз. Но мы ехали на этих проклятых повозках, которые даже по дороге-то нормально проехать не могли. Соваться на этих повозках на целину было бы полнейшим безумием. Они бы и порожняком не прошли, что уж говорить про нагруженные доверху.

Разделяться и высылать кого-то на разведку тоже не хотелось. Слишком опасно, лучше держаться всем вместе, на случай, если нас найдут, догонят, и нам придётся вступать в бой. Значит, придётся поворачивать назад. Другого выбора не оставалось.

— Тпру! Стоять, кому говорю! — прикрикнул Рябой.

Лошадь остановилась, беспокойно мотая гривой.

— Что у вас опять? — послышалось сзади.

— Давай, назад поворачиваем! — отозвался Жак.

В ответ послышался разочарованный стон. Мы спрыгнули с повозок, чтобы проще было развернуться, благо тут можно было немного сойти с дороги на пастбище.

— Чё, не туда повернули всё-таки? — хмыкнул Шон.

— Вроде того, — ответил я.

— Да вы чего, в самом деле, — скривился он.

— Серьёзно? — протянул Робер. — Жак, а ты куда смотрел, ети его мать!

— Заткнись, — сердито буркнул Рябой, нахлёстывая кобылу вожжами.

Один только Феб выглядел довольным, вилял хвостом и бегал вдоль всех повозок, высунув длинный язык. Все остальные хмуро посматривали на нас с Жаком, будто мы специально завели всех на неверный путь.

И мы покатили назад, на этот раз поднимаясь в горку. Я даже спрыгнул с повозки, чтобы лошади было попроще затаскивать телегу наверх, и шёл рядом, коснувшись борта телеги рукой. Оба негра сделали то же самое.

Подниматься по склону, возвращаясь назад, оказалось ещё унылее и тоскливее. А больше всего меня раздражало зря потраченное время, которое нам никак нельзя было терять. Чем дольше мы шатаемся здесь, на территории испанцев, тем больше шансов с ними повстречаться. И вряд ли ещё одна встреча с ними окажется приятной.

Глава 43

Мы понуро плелись назад. Я так и шёл рядом с телегой, глядя на массивные деревянные колёса, и мне пришла в голову неплохая идея. Раз уж мы свернули на неверный путь, то и возможных преследователей можно запутать, пустить по ложному следу. Надо только замести настоящие следы.

Я отошёл в придорожные кусты и срубил там ветку акации, достаточно большую и разлапистую, чтобы хоть немного послужить нам метлой, а после того, как мы вернулись к развилке и повернули, прошёлся позади телег, подметая дорогу. Теперь следы колёс вели только вниз по склону, к пастбищам, и если кто-то решит нас преследовать, то наверняка купится на эту простую уловку.

Даже настроение после этого слегка приподнялось, хотя большинство по-прежнему хмурили лица и тихо ворчали.

— Плохая примета — возвращаться, — буркнул Шон, когда я забросил потрёпанную ветку в кусты и подошёл к последней телеге.

— Приметы работают, только если ты в них веришь, — ответил я.

Шон сплюнул и постучал по дереву.

— Вот увидишь, — сказал он. — Тогда поймёшь.

Таким образом можно будет любую неприятность списать на плохую примету. А в том, что неприятности обязательно будут, я даже не сомневался. Даже если вдруг спустится ливень, и весь порох вымокнет, это уже можно будет считать за неприятность, которую мы навлекли этим возвращением.

— Ща как придём в этот, Сан-как-его-там... — буркнул Робер.