Буковый лес

Вальдемар подскочил со стула, прикрыл левой рукой голову, сделал «козырёк», а правой отдал честь и отчеканил как на параде;

– Служу Советскому Союзу! Разрешите идти?

Тут опять смеялись все.

Такое вот выдалось нарядно утро.

Потом снова строили планы, искали в справочнике театры, куда Вальдемар обещал позвонить ещё вчера вечером, узнавали о спектаклях, расписывали маршруты поездок. Оказалось, что после Рональда Линду ждёт «шикарный сюрприз» и потом ещё один. Ей так и сказали «сюрприз и ещё один».

Пока Машутка пришла со школы, Линда под бдительными очами двух камер приготовила «зелёный плов». «Зелёный плов» потому, что не было на земле человека, которому бы он не понравился. На гарнир она сварила тоненький, рассыпчатый рис, положила под него лепёшку из теста, чтоб не пригорал и снова поставила на огонь томиться. Отдельно потушила свеженькую баранину с зеленью. Там были и шпинат, и щавель, и петрушка, и базилик, и тархун и разные приправы. А ещё маленькая фасолька «мавроматика», «черноглазая», как её называют в Греции. Всё это великолепие подаётся на огромном блюде, политое лимоном. Очень красивый и аппетитный вид.

Пришла Машка со школы. Ей даже не дали присесть, и они, проехав через весь город, наконец добрались до Рона. Там во дворе, чтоб было смешнее для камер, они выстроились цепочкой. Впереди гордым шагом шествовал Вальдемар. Он нёс огромную кастрюлю с рисом., за ним шла Линда с мясной вкусняшкой, замыкала ходоков Машенька, гордо держа в вытянутой руке желтобокий лимон.

Подъезд с широким коридором весь выложен мозаикой и дорогой сверкающей плиткой.

Кабина лифта открылась прямо в офис-квартиру.

Сейчас, сейчас появится человек, которому настоящая жена Вальдемара Клава вот так как они сейчас через весь город возит, обернутые рушниками чтоб не остыли, наваристые борщи в кастрюлях.

За спиной заскрипел паркет, послышались неторопливые шаги. Ооо-о! Статный Гойко Митич… он уже в дверях…

Его нельзя было назвать неприятным. Скорее даже приятным. Совершенное чёрное, как «Лексус» Вальдемара лицо и такого же цвета волосы. Они коротко подстрижены, зачёсаны назад. Круглое лицо всё в белоснежной улыбке знает, что оно из очень дорогого фарфора. Глаза умело прячутся за узкими щёлочками век. Они почти не видны. Так вроде бы лицо и открытое, а кроме огромного количества сверкающих во рту зубов ничего о нём и не вспомнишь. Белая холщовая рубашка в цвет зубного фарфора, клетчатые штаны с подтяжками. Коренастый, плотный. Ноги почему-то в туфлях и туфли очень маленького размера. Прямо не ножки, а китайские копытца. В руках изогнутая трубка почти как у покойного Иосифа Виссарионовича. Интересно, в его племени слышали кто такой Иосиф Виссарионович?

Нет, пожалуй Рональд Спинкс – вложивший больше пятидесяти миллионов зеленью только в луганские мосты и в днепропетровские элеваторы совсем не Гойко Митич, и племена его в Канаде о Иосифе Виссарионовиче точно не знали, хотя… А, что это сидит там в углу на диване? Небесное создание. Слишком молодое, чтобы быть дочерью и слишком красивое, чтобы быть «просто знакомой». Ну, понятно. Девчушке сказали, что сейчас сюда приедут «взрослые дяди и тёти с настоящего телевидения и будут снимать кино». Как же упустить такой шанс и не показать киношникам свои высокие ножки с прозрачными коленками?!

Секретарша индейца Викуля кинулась приглашать гостей, помогать с тарелками и мытьём рук в многочисленных туалетах. Пожалуй, без Викули на самом деле можно было запросто заблудиться в пентхаузе Рона, где окна открывались в небо, было очень много спален, ванных комнат и даже шкаф, как сказали съёмочной группе «с приведеньями». Рон его купил на блошином рынке и везде возил с собой во все свои квартиры.

Танюша быстро расставила камеры по нужным ракурсам, и «семья» с новой «мамкой» села за круглый стол принимать пищу.

Рон, десять лет живший в Киеве, всем своим видом показывал, что не понимает ни единого слова ни на русском, ни на «мове».

Линда на правах «жены» особы, «приближённой к императору», ухаживала за господином Спинксом на столько, на сколько ей позволял развившийся с возрастом рвотный рефлекс. Такого «обеданья», как она наблюдала у господина Рональда Спинкса, ей не доводилось видеть никогда и нигде, даже в интернате для детей с ограниченными возможностями, куда её два раза в год отправляли в качестве врача на медосмотры.

Ровно половина риса из тарелки босса была рассыпана по всему столу. Он каким то чудесным образом ухитрялся громко говорит, почему-то на немецком, шутить, смеяться, даже петь и содержимое его рта вместе со слюной перелетало на довольно большие расстояния. Он чавкал при пережёвывании пищи, похрюкивал, и зелёные кусочки шпината скатывались по его груди на пол. Вождю «краснокожих» скорее всего никто и никогда не давал уроков этикета, а может и давал, но он их не брал. Для успеха в жизни правила хорошего тона ему, ровно, как и «украиньска мова», были не нужны. При таком как у него количестве вновь процветающих концернов Рон вполне мог позволить себе абсолютно всё.

Машенька ела молча, опустив голову в тарелку. Она не реагировала ни на что, словно ничего и не происходит.

Линда сидела за столом с белой скатертью и думала, что эта экзекуция не закончится никогда. Она с утра кроме тех двух конфет так ничего не съела, но и здесь, не могла проглотить ни кусочка. Ей казалось, что слюни Рона долетают до неё и капают в тарелку.

Если верить Иннеске и вчерашним её словам во время записи «дневника», Клава по личной инициативе привозит Рону «домашнюю» еду, накрывает ему стол, сидит с ним рядом, ухаживает. Хара сто курайо тис! (Весёлого куража! (греч.). Не каждому дано.

Зачем здесь снимать? Что они здесь снимают? Линда вообще не поняла.

Наконец, прихватив с собой бутылку шампанского, которую Рональд торжественно подарил молодожёнам «на свадьбу», они уехали.

В машине Линда открыла окно, её всё ещё мутило от воспоминаний.

«Издержки твоей специальности. У многих стоматологов эта проблема», – подумала Линда, – вспомнив о работе, о том с каким трудом ей стали даваться приёмы. Она тут не кстати вспомнила о Сашеньке, расстроилась. Ей внезапно до боли, до крика захотелось прижать её к груди, зацеловать, замять, занюхать. Линда в эту секунду особенно остро почувствовала, как она по ней соскучилась. Казалось, что прошло не четыре дня, а четыре тысячи лет. Дома, в её чемодане лежит икона Богородицы, снятая со стены над Сашкиной кроватью, это хорошо, можно будет сегодня прямо с ней лечь спать, и тогда покажется, что дочечка где-то тут, совсем рядом.

– Марго! Ты чего приуныла? – «Муж» положил ей ладонь на колено. Она удивилась, но не отдёрнула ногу. Ей не было неприятно. Пусть лежит, если ему нравится. Посмотрим что дальше будет.

– Я не расстроилась, я думаю. Слушай, Вальдемар, а что это за девица там сидела? Если она даже платная проститутка, не было никакой необходимости демонстрировать эту бледную немочь съёмочной группе ну и мне заодно. Это ты с Рональдом вась-вась, а мы то ведь чужие люди. Зачем это всё?

– Ты понимаешь, – Вальдемар задумался, говорить или нет, – дело в том, что Рон спит с молодыми девочками, конечно за деньги, потому, что считает к нему от них перетекает энергия. Он как бы омолаживается. Ты заметила, как хорошо он выглядит?