Булат

Бедолага не ответил.

Вперед выбежал отряд легких пехотинцев, одетых лишь в набедренные повязки. Все их вооружение состояло из коротких палиц, больших кожаных щитов и медных обручей на голове. Сзади пристроился отряд тяжеловооруженных ратников в панцирях и островерхих шлемах с бармицей [19] . В руках у них были короткие копья и круглые щиты с большими умбонами [20] , на ногах бронзовые поножи, за поясами тяжелые, больше похожие на мечи сабли. Именно им придется лезть на стены, подумал Афанасий, вспомнив сверкающие мечи огнепоклонников, разваливающие пополам легковооруженных хорасанских воинов.

19

Бармица – элемент шлема в виде кольчужной сетки, обрамляющей шлем по нижнему краю и прикрывающий шею сзади.

20

Умбон – металлическая бляха полусферической или конической формы посередине щита, защищающая кисть руки воина от пробивающих щит ударов. Иногда использовалась как ударное оружие.

Следом за пехотой включилась в осадную колонну таранное орудие, сколоченный из толстых бревен дом на колесах. Болтающийся внутри него на веревках таран был вытесан из цельного ствола огромного дерева. На переднюю часть надета кованая голова барана с выдающимися вперед рогами.

Дорога спустилась с горы и пошла ровнее. Катить стало трудней, рекруты начали поскальзываться, но ритм барабана и гуляющие по спинам плети гнали их вперед. Сбоку пристроился отряд стрелков.

Афанасий нет-нет да и бросал украдкой взгляды на их оружие. Оно не было похоже на русские пищали или европейские аркебузы. У хорасанских самопалов не было приклада, просто прямая палка, к которой железными обручами крепились три ствола. Помимо этой громоздкой штуки, у каждого имелся заостренный снизу для втыкания в землю шест с развилкой на конце для укладывания на него ствола. Пониже развилки имелось отверстие, в которое был продернут шнурок, другим концом привязанный к руке. Острый конец, похоже, использовался также в качестве шомпола для заталкивания в ствол пули, пороха и пыжа. Сами пороховые заряды висели на поясах и перевязях специальными свертками. Пули и пыжи покоились в кожаных мешочках. Из доспехов на воинах были только стеганые куртки да кожаные шапки на твердом каркасе. Из оружия, кроме самопалов, лишь кинжалы. Набитых сушеной травой подушечек на плечо, без которых аркебузиру могло сломать кости отдачей, тоже не было. Гладкий конец хорасанского самопала зажимался под мышкой. Точность стрельбы при этом падала, конечно, зато пороха в ствол можно было набить побольше, что обеспечивало дальность выстрела гораздо большую, чем у летящей стрелы.

Рекруты докатили лестницу до дна ложбины. Дорога в этом месте была сильно разбита, усыпавший ее песок сметен в сторону, обнажая сырую землю. Она жирными комьями висла на ногах, хлюпала под подошвами, а тяжелые колеса лестницы увязали в ней на три вершка. Сколь ни рвали люди жил, сколь ни надрывались надсмотрщики, сколь ни пыжился барабанщик, двигалась не быстрее сонной черепахи.

А как пошла дорога на подъем, стало и вовсе невмоготу. Начальник караула велел раскачивать лестницу, но колеса только глубже вязли в хлябях земных. На помощь прибежали два десятка человек, отряженных от тарана, стали толкать сзади, ухватились за свободные рукояти, но и это не помогло. Тогда пособили легкие пехотинцы – привязали к передку веревки и впряглись, как волжские бурлаки. Мало-помалу лестница двинулась с места, тяжело кренясь на подъеме, норовя вырваться из рук и скатиться назад, передавив везущих.

Наконец удалось вытащить махину на ровное место. Солдаты выпряглись из своей сбруи и побежали вперед. Задние вернулись к своему тарану. Видя, что люди вконец обессилены, командир дал отбой. Рекруты попадали, кто где был. Мулла привалился головой к плечу Афанасия и засопел, размазывая по лицу грязь. Его непривычные к тяжелой работе руки тряслись.

– Что, брат, притомился? – спросил купец.

– Да уж, весьма. Не могли они слонов в эту тяжесть впрячь.

– Видать, слоны для боевых действий нужны, их утомлять да под стрелы подставлять негоже.

– А нас можно, значит?! – запальчиво воскликнул мулла.

– А что жизнь человека? Пшик. Эти помрут, бабы новых нарожают, – ответил Афанасий. – А смотри-ка, мы эту штуку почти до самых укреплений дотолкали. А я и не заметил за тяжестью.

– Да, – согласился мулла. – Я тоже.

– А какие сильные пушки в армии Мелик-ат-туджара, – покачал головой купец. – Смотри, перепахали как все. Ни единой живой души не осталось, – он ткнул пальцем в срытые брустверы, вывороченные корзины с камнями и деревянные башенки в полтора человеческих роста, от которых остались груды обугленных бревен, пахнущие горелым. Тел защитников видно не было – то ли свои унести успели, то ли землей сырой забросало.

– Да, инженеры у него что надо, такие вещи делают. Лифты подъемные для людей и тяжестей, машины для орошения, воду на высоту поднимающие, сады подвесные…

– То-то я смотрю, многое из того, что они придумали, и на военные надобности пошло, – Афанасий мотнул головой на механизм выдвижной лестницы.

– Есть такое, – потемнел лицом мулла. – Все, что хорошее придумает человек, все во зло умудряется приспособить.

К лестнице подошел начальник.

– Что разлеглись? Покатили дальше! – рявкнул он.

– Ну вот тоже, что все время бранится, зачем ругается? Нет, чтоб по-доброму сказать, – пробормотал мулла, с трудом разгибая спину и берясь за рукоять.

Афанасий кивнул, поплевал на натруженные ладони. Барабанщик залез наверх, на свое привычное место и снова начал выводить замысловатый ритм. В такт зашагали ноги рекрутов.

Они прокатили лестницу через разбитые пушками рогатки, коими защитники пытались перегородить проход, и въехали в неширокое ущелье меж двух насыпных стен. Укрепления были гораздо шире, чем казалось с гребня долины. Саженей двадцать в глубину. А насыпи столь высоки, что солнечный свет не попадал в проход, отчего в нем царил сырой мрак.

– Гадко тут, – поежился мулла. – И змей, наверное, много?

– Да уж, неприятное местечко, – согласился Афанасий. – Узкое. И стрелки отстали. А охранители наши босоногие вперед рванули что-то уж слишком резво.

– И правильно, кому ж хочется…

– Тихо, – прервал его Афанасий, которому за скрипом колес послышались странные звуки.

– Что такое? Что услышал?

– Да тихо, говорю! – рявкнул купец.

Командир воинов тоже что-то услышал. Взмахом руки он велел лестнице остановиться. Та замерла как вкопанная. Барабанщик выбил из своего инструмента короткую дробь и тоже затих. Осталось слышно только тяжелое дыхание рекрутов и… Непонятный шорох и скрип. Словно кто-то откапывался из-под земли, ломая крышку гроба.

– Мертвецы восстают, – вздохнул кто-то осипшим голосом.

– Аллах, защити, – пискнули с другой стороны.

– Не мертвецы то – засада, – пробормотал Афанасий негромко, будто надеясь, что враги не заметят ни их, ни титанического сооружения рядом.

Начальник потянулся к рукояти меча на поясе. Выкрашенное в черное стрела пронзила его шею, оборвала хрип, опрокинула лицом в сырую землю. Другая сбила с ног стоявшего рядом воина. Третья воткнулась в колесо около головы муллы и затрепетала оперением.

– Прячься! – крикнул ему Афанасий и толкнул под лестницу.

На земляных стенах появились силуэты индусов, попрятавшихся от обстрела и дождавшихся, когда одни воины уже пройдут, другие еще не втянутся в проход, и главное осадное орудие останется прикрытым лишь двумя дюжинами безоружных людей да горсткой охранников. У большинства в руках были огромные луки. Скрипнули, натягиваясь, тетивы, и осыпал людей внизу дождь стрел.

Хорасанские воины потеряли своего командира, но не потеряли присутствия духа. Подняв щиты, они прижались спинами к бортам лестницы, прикрывая себя и рекрутов. Индусы дали еще один залп. Несколько вскриков возвестили о легких ранениях. Поняв, что обстрелом они ничего не добьются, индусы выхватили кривые сабли и ринулись вниз. Хорасанцы с криками пошли им навстречу, стремясь слиться с нападающими, чтоб стрелки не отважились посылать новые стрелы.

Хрустнул щит об щит, зазвенела сталь. К ногам Афанасия упал молодой воин, испуская фонтан крови из разрубленной ключицы. Рядом шлепнулся на землю короткий меч. Купец схватил его и поднял над головой, как раз вовремя, чтобы отбить кривую индусскую саблю. Блокировал второй удар, поймал левой рукой врага за запястье и вывернул. Хрустнула кость, индус отлетел, сбитый ударом щитом другого хорасанского воина. Тот же щит уберег Афанасия от раздвоенного кинжала, направленного ему в живот. Словно возвращая долг, он отбил саблю, взметнувшуюся над головой воина, и рубанул противника на подшаге. Почувствовал упругое сопротивление тела входящему клинку. Потянул, углубляя разрез. Отскочил от налетевшего на него громилы с клевцом [21] в могучей руке, да недалеко. Заостренный «птичий клюв» пропахал на руке длинную, сразу набухшую кровью борозду. Изловчившись, купец ударил врага каблуком в незащищенное колено. Индус вздрогнул и кучей осел на землю. Но Афанасий этого уже не видел, он рубился с невысоким шустрым воином, машущим саблей как угорелый. Искусства в его фехтовании было не много, но он с лихвой возмещал этот недостаток скоростью и напором. Сталь звенела о сталь, с клинком дождем сыпались искры. Под градом ударов индуса купец отступил на несколько шагов. Улучив момент, рубанул сам, но понял, что не попал и проваливается вслед за ухнувшим в пустоту оружием. Все внутри у него похолодело. Индус, оскалив белые зубы, прыгнул, чтобы ударить по открывшейся шее, но споткнулся, потерял равновесие, навалился на купца, выронив саблю. Афанасий поймал его за горло, от души приложил навершием меча по голове и отбросил. Краем глаза заметил улыбающегося муллу, сжимающего в руках древко копья. Вот кто индуса споткнуться заставил – спасибо, друг. Тверич сделал ему знак прятаться и снова кинулся в битву. Сцепился с огромным детиной, перехватил его руку с зажатой в ней саблей, но вывернуть не смог. Почувствовал, как его запястье попадает в капкан вражеских пальцев. Дернул, но освободиться не смог. Увидел перед собой темное потное лицо с выпученными глазами и плоским носом. Отклонил голову назад и что есть мочи ударил в этот нос лбом.

21

Клевец – ударное оружие на коротком древке, граненая и узкая боевая часть которого напоминает клюв птицы.