Бульвар Постышева

— Ну и не надо! — сказал Архип. — Мне больше достанется.

Юлька пошла переодеваться.

— Я, наверное, домой пойду, — сказал Покуль.

— Дергай. Я спать лягу, — согласился Архип.

Когда дверь за Андреем закрылась, Архип пришел в спальню и обнял со спины переодевающуюся до сих пор Юльку.

— Как экзамен?

— Не дыши на меня! Написала.

— Написала?

— Написала. Оценки завтра скажут. Я подсчитала, мне нужно минимум шестьдесят баллов набрать!

— Ну, и хорошо. Я посплю немного.

И Архип, не раздеваясь, рухнул на кровать и залез под одеяло.

Это не очень понравилось Юльке, но она промолчала.

Архип проснулся, когда уже было темно. Башка гудела. Нельзя спать на закате — потом башка гудит!

— Пойду, пивка возьму, — Архип решил прогуляться, подышать свежим воздухом, проморозиться, чтобы башка не болела. — Тебе взять чего-нибудь? Экзамен обмоем, — на всякий случай предложил он. — Это дело надо обмыть.

— Возьми мне вина, — читая книгу, ответила Юля.

— Какого? — не ожидал Архип.

— Красного, какого-нибудь.

— Пф — не вопрос! Жарьте цыпочек.

Круглосуточные (или около того) Павильоны на Постышево содержатся кем угодно, но только не русскими. Зато работают в них женщины русских селений из числа местных жителей. В одном из таких ларьков-павильонов работает жена татарина Рината. Ринат учился с Архипом в одной школе, но на год младше, следовательно, был одноклассником Хандая. А коль так, значит, Архип его хорошо знал, тем более что тот жил через подъезд от Архипа. Но они никогда не были «на короткой ноге» — так, по-соседски: привет-привет или кивнут друг другу головой, если сидят за рулем. Ринат вообще всю жизнь был водителем «Волги», сколько помнил Архип, и вид у него был соответствующий: невысок, хорошо упитан и пузико вперед, всегда немного пьян после работы, черноголовый, взъерошенный, он выглядел старше своих неопределенных лет. Медленно передвигаясь с пятки на носок, в спортивных штанах, замшевых, остроносых ботинках и кожаной куртке, из гаража он шел, слегка наклонив голову набок, одно плечо выше другого и руки всегда чуть-чуть растопырены, если в них не было банок или канистры. Безобидный такой, утомленный дорогой, поддатый Татарин.

А тут Архип заходит в павильон, а там Ринат, весь, на удивление, во всем белом, крепко пьяный, со своей женой-продавщицей ругается. Громко ругается! Архип постоял, постоял и ему надоело их слушать (голова раскалывается от его криков).

— Здорово, Ринат, — говорит Архип.

— А? — поворачивается Ринат, узнает Архипа, немного остывает, протягивает руку и отвечает: — Здорово.

— Чего шумишь?

Жена Рината хорошо знает Архипа, как постоянного покупателя, поэтому сразу спрашивает: «Чего Вам?», а Ринат ей тут же вставляет:

— Не ори, Бль! Я тебе сказал!

— Тихо, Ринат, чего ты? — Архип кладет Ринату руку на плечо. — Мне бутылочку «Клеопатры» (у них там только такое вино было — видимо дрянь, но выбора нету) и пару банок пива, — отвечает он продавщице.

— Што ещё?

— Все.

Пока продавщица достает бутылку, Ринат спрашивает Архипа:

— Гуляешь?

— Освежаюсь. А ты?

— Я гуляю! — ставит точку над своим состоянием Ринат. — Бутылку не дает, св-л-чь! — указывает он пальцем на свою жену. А, подумав, поднимает в её сторону кулак: — У-ууу, Бль!

— Завязывай, — Архипу неудобно быть свидетелем их семейной сцены, поэтому он предлагает: — Чего ты нервничаешь? Пойдем, пивка попьем. Посидим на лавочке. Будешь пиво?

— Буду.

Архип заказывает ещё пару банок пива и уводит Рината на лавочку, подальше от павильона, под свое окно, которое выходит к корду. Окно светится. Видимо, Зайчонок что-то там делает в этой комнате. Но пока не до неё — ещё не продышался, и голова ещё болит — не совсем прошла.

Дождь давно перестал, потеплело, высох асфальт, лавочка подсохла почти. Все это видно в свете фонарей и горящих окон. Только листья деревьев и трава блестят, да мелкое, битое бутылочное стекло вокруг. «А воздух-то какой, Марья Ивановна!»

Они садятся на лавочку, не обращая внимания на легкую её сырость, раскупоривают пиво.

Не успели они выпить по холодненькой баночке, поговорить, как это хреново, когда жена ограничивает мужа в употреблении спиртного, вспомнить нечто из школьных лет, как к ним на лавочку подсела странная троица: пожилой мужчина с копной седых волос, молодой человек, синий от наколок и толстушка с узкими глазками. Седой и девушка сели на лавочку, а молодой глубоко уселся напротив на корточки, «по старой жиганской привычке», положив локти на колени и вывернув руки ладонями вверх. Ну, сели да сели.

Архип с Ринатом продолжали беседу, а их соседи громко возмущались чему-то, мешая разговаривать.

Баба жаловалась:

— Мне вообще это не надо, чтобы они так со мной обходились.

— Правильно! — поддержал её Седой.

— Да они там просто наглухо гонимые! — вставил Молодой и закурил, продолжая глубоко сидеть, вывернув руки.

— Я им говорю: «Вы платите, я буду работать». А так я работать не буду! Я чё — дура, что ли? — продолжала толстуха.

— Правильно, — Седой тоже закурил.

— Они там у тебя, просто, наглухо гонимые! — подтвердил Молодой.

— Я свою смену сдала — всё! Мне положено неделю отдыхать. Ну и что, что она заболела? Я-то здесь причем? Я свою смену сдала. Всё — мне положено отдыхать. А они говорят: «Выходи, а то не заплатим». Ничего себе! Я свою смену сдала. Пусть они заплатят, а я сою смену сдала — всё!

— Ну, правильно, ты говоришь — сдала, значит, всё. Правильно, — согласился Седой.

— Вот мерена гонимые! Ну, гонимые наглухо! — Молодой покрутил головой, потом, растопырив пальцы, медленно стал протирать лицо ладонями ото лба вниз, и снова. Он явно не понимал, почему так несправедливо поступают некоторые люди. Было видно, что он раздосадован. — Ты! Да они гонимые там у тебя! Ты не врубаешься? Гонимые! Да они гонят! Просто гонят! Гонят они там, ты понимаешь?! Го-нят! И всё! — и он затянулся и с шумом выплюнул дым, потом резко встал и стал ходить взад-вперед перед лавочкой, что-то бурча и потрясая руками.

— Может, домой пойдем, — предложил Архип белоснежному Ринату.

— Давай допьем.

— Пошли — эти лингвисты поговорить все равно не дадут, — Архип понял, что голова сейчас заболит с новой силой.

Молодой подошел к Архипу, встал очень близко напротив и сказал: «Двигайся!»

— Не понял? — прищурив глаза, Архип посмотрел на него не приподымаясь.

— Хули, ты, не понял? — Молодой не сильно, но твердо, открытой ладонью ударил Архипа по уху и остановил руку, сжимая пальцами затылок, наклонил голову к лицу Архипа и переспросил: — Не понял?

Неожиданно. Но не больно. Но обидно!

Секунды хватило, что придти в себя.

Архип посмотрел в глаза Молодого, ответил: «Понял», и стал медленно подниматься.

Молодой продолжал держать Архипа за голову.

Банка выпала из рук и звякнула об асфальт. Молодой автоматически глянул на неё.

Архип моментально перехватил локоть Молодого, сделал шаг вперед, поставив свою ногу за его ноги, подсёк, и резко, снизу вверх вписал ему в челюсть.

От удара и подсечки Молодой свалился на асфальт. Но тут же, сволочь, соскочил, отпрыгнул, стянул с себя синюю майку, под которой всё тело было такого же цвета от партаков, дергаясь, как учили на зоне, завопил: