Бульвар
Шрифт:
Мишель придержал за плечо судорожно дернувшееся тело, не давая ему завалиться на пол, и спокойно сказал Саше:
– Иди в комнату, пей коньяк, а я пока здесь порядок наведу…
Чуть сбиваясь с ноги, блондинка вернулась в комнатку, у порога которой лежали друг на друге старик Жарко и вышедшая в тираж проститутка Лакка, еще дышащие, живые, но уже мертвые, потому что оказались в плохое время в плохом месте. Впрочем, а где же в промзоне можно было встретить хорошие места? Или когда-то бывали тут хорошие времена для аборигенов?
Пока Саша, стараясь успокоиться, пристраивалась на ящиках и
Если происшествием с исчезновением троих подельников вдруг займутся в полиции, невероятное тоже случается порой, то картина, на первый взгляд, будет вполне достоверной: чего-то не поделив, или просто поссорившись без особого повода, Валёк зарезал своих сотоварищей, после чего, страшась справедливого наказания, скрылся в неизвестном направлении.
Набегавшийся по лестнице, натаскавшийся трупов и вернувшийся в комнату начальства, Мишель присел рядом с Сашей, с унылыми гримасками глотающей коньяк из фляжки. Попросил:
– Оставь и мне немного…
– Возьми, – протянула емкость блондинка.
Пальцы у нее не дрожали, и голосок был твердым, без мучительных ноток морально изнасилованной принуждением к убийству.
«А молодец, Сашка, хорошо себя ведет, – подумал Мишель, – и все правильно поняла, куда же я с ней без кровавой-то поруки… а люди… что ж, людей и так не слишком мало в этом мире… а уж таких…»
– Ну, и куда мы теперь? – спросила Саша, одергивая вечным, женским жестом свою безрукавочку.
– Теперь мы, пожалуй, подадимся с тобой в Сибирь, – пригласил Мишель, – ты же там ни разу не была, и слышала про нее только всякие ужасы. Хочешь посмотреть, какая Сибирь на самом деле?
– Ты так шутишь? – от удивления глаза Александры сделались большими и круглыми, как у совы.
– Со своей самкой я не стал бы так жестоко шутить, – ласково ответил Мишель и потерся носом о шею девушки.
– Повтори, – напрягшимся голосом произнесла Саша, и Мишель мгновенно понял, чего она хочет услышать еще раз.
– Со своей самкой… вот так-то, Саша, получается…
Девушка уткнулась лицом в плечо Мишеля, и этот чисто человеческий жест почему-то на секунду растрогал его. Погладив Сашу по волосам мягким, успокаивающим движением, Мишель добавил:
– Вот только до поездки мне очень хочется пообщаться с сеньором Мироничем… и лучше бы прямо этой ночью…
…– Ох, Саша, ножки у тебя, конечно, симпатичные, да и на каблуках ты, как модель по подиуму, скачешь, – сказал, легко восстанавливая дыхание, Мишель, – но вот только сверкают ножки на весь город в такой темноте, а по цокоту тебя за версту слышно…
– Сам же велел сначала к этому Модильяни недоделанному идти, – спокойно огрызнулась Саша, – могли бы и ко мне заскочить, переоделась бы,
бегать-то без каблуков все одно ловчее…Ловчее или нет, Мишель не знал, не пробовал еще в своей жизни на женских шпильках бегать, но вот Саша на них носилась, как бы даже и не чувствуя двенадцати сантиметров. Мишель смотрел на ее бег и недоумевал, не веря своим глазам – как же можно так легко и непринужденно и на таких-то ходулях? А вот голые ноги Александры и в самом деле отсвечивали в ночи, привлекая совсем не нужное внимание, но идти к ней домой значило прямиком нарваться на засаду, в существовании которой Мишель не сомневался. И лезть в какой-нибудь из закрытых с наступлением вчера объявленного комендантского часа магазинов тоже означало рисковать без необходимости. Патрули по Городу бродили в изобилии. И иной раз постреливали непонятно зачем и по кому.
Одновременно заскочив из узкого переулка во внутренний дворик старинного, ветхого дома, Мишель и Саша остановились чуток перевести дыхание и осмотреться.
– Ну, и где тут твой «карандаш» проживает? – поинтересовался Арнич, оглядывая тихие и темные окна, выходящие в маленький дворик с четко видимым грибком детской площадки, сильным запахом мочи из-под входной арки и густыми зарослями сирени возле окон первого этажа.
– Такой же он мой, как и твой, – парировала Саша, вглядываясь в верхний ряд окон. – Вон, видишь окна под крышей, где свет совсем слабенький? Похоже, свечи горят, еще и музыка оттуда идет… Видать блядки у него…
– Грубая ты, Саша, как медведь под развесистой клюквой, – нарочито посетовал Мишель, – у людей, может, творческий порыв, раут какой, или прилет музы, а ты так вот в лоб «блядки»… Ну, ничего не поделаешь, пойдем и мы с тобой на эти блядки…
«Очень хорошо, если он там не один, а еще лучше, если пьяный или обкуренный, – подумал Мишель. – Вот подняли б мы его среди ночи с постели, попробовали поговорить, завтра бы весь Город об этом знал, а так – заглянули на огонек, поблядовали и дальше пошли. Он про Сашу завтра и не вспомнит: была, не была? а если и заходила, то с кем и насколько?».
В подъезде запашок был поядренее, чем в подворотне, добавляя к уличному еще и кислую капусту, и прогорклое масло, и жаренную когда-то на этом масле рыбу. И деревянная лестница скрипела угрожающе под ногами, будто готовая развалиться. Но – лестница удержалась, позволила спокойно добраться наверх. На последнем этаже располагалась только одна квартира-студия, прикрытая хорошей, крепкой, звукоизолирующей дверью, из-за которой музыка слышна была даже слабее, чем во дворе. Но это – снаружи, а внутри квартиры, похоже, музыка полностью перекрывала другие звуки, даже – звуки певучего электрического звонка.
Правда, вскоре, когда Мишель уже начал злиться на неторопливость хозяина, дверь распахнулась, явив незваным гостям зрелище расхристанного пьяного художника, почему-то в одной рубашке и распущенном галстуке, без штанов и даже трусов, и в одном носке. «Модильяни недоделанный» минуту-другую в упор смотрел на Сашу, явно не узнавая ночную гостью, но потом глаза у него собрались, наконец-то, в кучку, и он вдруг заорал так, что штукатурка на потолке заколебалась, задумавшись – падать ей сразу или повисеть на своем месте еще немного.