Бумеранг
Шрифт:
– Если купался – так с уловом?
– Ох, как грамотно покупался!.. Предлагаю задержать В. И. Подкидина, тридцати четырех лет, ранее судимого.
– А что мы имеем против В. И. Подкидина?
– А вот слушай. Поехал я под Звенигород к инженеру Макарову. – Томин вынимает пресловутую записную книжку и раскрывает на закладке. – Он тогда по вызову не явился – сидит в отпуску на садовом участке. Телефон свой записал сюда сам, с нашим «садоводом» общался на почве какой-то безусой земляники. Подкидин – бригадир-строитель, занимается отделочными работами. Так что за другом-маляром
– Да, пожалуй…
– Опять в сомнениях? Купаться надо, Паша, купаться!
На сквере рядом со сказочными избушками и прочими подобными атрибутами в песочнице весело возятся оба маленьких Барсукова. Сам он, сидя на скамейке, слушает по транзистору репортаж о футбольном матче. Марат следит за Барсуковым, выжидая удобного момента для знакомства. Взглянув на часы, подходит.
– По-прежнему три – два? – азартно спрашивает он. – Минуты полторы до конца?
Барсуков кивает. Марат присаживается рядом, оба поглощены событиями на стадионе. Но вот раздается рев болельщиков – матч окончен. Барсуков выключает приемник, и они с Маратом обмениваются обычными в таких случаях фразами.
Тут плаксики, надумав что-то новое, приносят и складывают к ногам отца ведерки и лопатки.
– Пап, мы на горку!
– Валяйте.
– Неотразимая пара! – говорит Марат. – Люблю ребенков, а своих нет.
– Отчего? – без особого интереса спрашивает Барсуков.
– Не женат. То есть был, но… жестокая это проблема… А почему они не в детском саду?
– То и дело простужаются. Отведу завтра.
– Простуда – бич городских детей. Единственное радикальное средство – несколько сезонов подряд на юге.
– У всех свои рецепты.
– Нет-нет!.. Простите, как вас зовут?
– Алексей. Леша.
– Марат.
Он протягивает руку, и Барсуков отвечает тем же.
– Поверьте, Леша, юг – это спасение. Меня самого только тем на ноги и поставили. Во младенчестве был довольно хилым существом. Не похоже?
– Да, теперь не скажешь.
– Сначала гланды, потом бронхи, потом легочные явления.
Марат напал на безошибочную тему: Барсуков обеспокоился, затосковал.
– Я готов ради них в лепешку, – говорит он. – Но несколько сезонов…
– Леша, если упустите сейчас, то на всю жизнь угнетенное дыхание, серьезный спорт недоступен. А ведь растут будущие мужчины!
– Несколько сезонов на юге я не осилю. Организационно, материально, всяко, – хмуро говорит Барсуков.
– Вы считаете мое поведение навязчивым?
– Да нет, ни к чему не обязывающий разговор.
– Не совсем так, Леша. Я действительно могу вам помочь!
Подкидин беззаботно идет по улице, и все вокруг вызывает его доброжелательный
интерес. Повернув за угол, он сталкивается с Томиным. Порой случается, что наткнувшиеся друг на друга пешеходы не могут сразу разойтись, вместе делая шаг то в одну сторону, то в другую. Внешне и Томин с Подкидиным без толку топчутся у края тротуара, но к этому добавляется короткий тихий диалог:– Подкидин?
– И что?
– Уголовный розыск. Вы нам нужны. Садитесь в машину!
Машина без опознавательных милицейских знаков уже притормозила около них, и задняя дверца приглашающе распахнута.
И еще один человек, оказавшийся за спиной у отшатнувшегося Подкидина, говорит ему в затылок:
– Спокойно, Подкидин, без глупостей.
Обмякший, посеревший, садится он в машину. Человек, стоявший сзади, садится рядом с ним, Томин впереди. Машина отъезжает, не привлекая ничьего внимания.
В кабинете Знаменского – Подкидин, Томин, у двери – помощник инспектора и понятые.
– Подпишите протокол задержания.
– Ничего не подписываю! – Подкидина трясет как в лихорадке.
Томин вносит соответствующую пометку в протокол, отпуская понятых, засвидетельствовавших отказ.
– Сейчас придет хозяин кабинета, следователь по особо важным делам. Он задаст вопросы, которые его интересуют.
– По особо важным?! Да за мной никаких дел, не то что важных! Вот встану и уйду! Стрелять, что ли, будете? – Он и впрямь встает и делает движение к выходу.
Страж у двери преграждает ему путь.
– Плохо начинаете, Подкидин, – предупреждает Томин. – Себе во вред. Вы ведь задержаны как подозреваемый.
– По-до-зре-ва-емый! В чем же, хотел бы я знать! – Подкидин возвращается и стоит лицом к лицу с Томиным.
– Я сказал: кража. Подробней объяснит следователь.
– Понятно… Нашли меченого… Эти штуки и фокусы я знаю! Я вам не помощник на себя дело шить! Все! Рта не открою, слова не скажу! – Он опускается на место, вынимает пачку «Беломора», щелкает зажигалкой.
Пал Палыч молча проходит и садится за стол, заполняет бланк допроса. Произносит, как положено:
– Я, следователь Знаменский… такого-то числа в помещении следственного управления допросил… Как вас зовут?
– Никак не зовут, – говорит Подкидин, пуская дым в потолок. – Показаний не даю, объяснений не даю. Будьте счастливы своими подозрениями… Это я выражаюсь культурно, на русский язык сами переведете.
– У вас нет оснований принимать в штыки следователя, – изумляется Пал Палыч.
– Можете записать в протокольчик, что я вас… обожаю! – Это звучит не лучше, чем оскорбление.
– В подобном стиле намерены разговаривать и дальше? – холодно, но с любопытством наблюдает его Пал Палыч.
Подкидин молчит.
– Если вы отказываетесь защищаться от наших подозрений… – Пал Палыч делает выжидательную паузу, но, не дождавшись ни слова, договаривает: – тогда нам остается вас изобличать.
– Дав-вай-те! Изобличайте! Горю нетерпением!
Что испытывает Подкидин на самом деле, выкрикивая эти рваные фразы, неведомо, но выглядит он донельзя развязно и нагло.