Буран

— Вымоешься, тогда и подержишь, — с этими словами она открыла боковую дверь, и Евлампий Назарович оказался в ванной комнате.

— Разоблакайся! — скомандовала Дарья. — Вода приготовлена. Если впрохолодь покажется — вот в этом кране горячая, добавишь.

Старик опешил:

— Да что ты? Сроду я в корытьях не мылся.

— Это ванна называется. Корытьев у нас нету. Сымай пиджак, я его пообчищу, а то гляди, весь в шерсти.

— Это... это, ты в сам деле, Дарья, хочешь меня в эту посудину затолкать?

— Да ты что, прости, господи, канителишься? Что я утопить, что ли, тебя собираюсь? Куда тебя спать этакого положишь? Да еще вот, видишь, внучка тебе подержать надо.

— Ну и что из этого? Ты думаешь, я с тобой, что ли, цацкаться ехал?

— Да на кой ты мне лешак нужен? Подумаешь? Сто лет мечтала. — И внезапно расхохоталась. — Да что ты, Евлаша? Благодать-то какая? Все тело у тебя так и разомлеет, а по внутренностям этакая истома пойдет. Я так страсть как уважаю в этой ванне полоскаться. И доктора говорят, как это пользительно. Давай без канители разоблакайся. Вот тебе тут Герасимово чистое белье, рубаха верхняя.

Евлампий Назарович испытывающе поглядел на жену:

— Ох, Дарья, ты все такая же подходистая.

— Такая, такая, Евлаша. Давай, родной, мойся.

Вышел из ванной комнаты Евлампий Назарович после купания без каких-либо признаков обещанного Дарьей разомления и истомы. Не все у него благополучно ладилось с ванной техникой, а главное — не хватало для настоящего наслаждения жаркого пара и хлесткого березового веника. Он так рассерженно и сказал Дарье:

— Какое это к бесу мытье, когда эта твоя механика не приспособлена кости распаривать. То ли дело в бане на полке прожаришься. А тут барахтайся в этой склизкой посудине. На коленках, да локтях только синяков насадил.

— Ну, это ты, Евлаша, от своей неприспособленности избился. Давай пойдем ужинать. Там за ужином водочкой свои кости и разогреешь.

5

Деревенские гостинцы и свои городские продукты помогли Дарье Архиповне приготовить богатый сытный ужин. Были выставлены на стол и водочка, и портвейн, закуски на всякий вкус. У Евлампия Назаровича, давно и крепко проголодавшегося, глаза разбежались.

— Ух ты, сколь еды-то всякой наставила!

— Так ведь ты у нас дальний и редкий гостенек, Евлаша! — поклонилась мужу Дарья Архиповна, довольная и гордая тем, что может так богато угостить родного гостя. — Милости просим! Присаживайся.

— А где же Герасим-то с супружницей?

— Да где-то там в спальне рассуждают. Герасим! — крикнула она. — За стол садимся!

Сын пришел по зову матери, явно расстроенный, и молча сел против отца. У него, пока отец мылся, произошел тяжелый разговор с женой. Она спросила у него, над чем так смеялся в мастерской его отец. Он объяснил, что отцу очень понравилась картина «Старики обсуждают жизнь» и он попросил подарить ему эту картину.

— И ты, что же — раздобрился? — скосила в ухмылке лицо жена.

— Аллочка! Ты бы видела, как он обрадовался!

— Очень сомневаюсь, что твой «тятя», — произнесла она это слово с издевкой, — обрадовался от понимания этой картины. Но вот чему обрадовался ты, даря такую дорогую картину?

— Мне приятно, что она его так взволновала. Я представляю, как он будет радоваться, видя эту картину у себя в избе. А что она дорогая... мне она дорога только тем, что это памятный кусочек из родных Берестян.

— Вот, вот... «родные места», «милые сердцу картины» и прочие душещипательные сентименты. Эту картину в избе твоего «тяти» засидят мухи и тараканы. А в салоне за нее дадут полторы-две тысячи рублей. И не выдумывай разбрасываться такими деньгами! Можешь подарить твоему отцу пару белья и рубаху, ему это нужнее. И потом: — пусть он оставит в покое Жоржика!

— Но ты же, Алла, должна понимать, что он дедушка и ему, естественно, хочется подержать своего внука.

— Я должна прежде всего понимать, что ребенка надо уберечь от инфекции. Не важно, кто ее принес, дедушка или прадедушка.

— Я тоже рос в деревне, и меня таскали на руках и родные и соседи. И как. видишь...

— Ах, оставь, Герасим, расписывать подробности твоей деревенской биографии. Она меня мало интересует. И не поднимай, пожалуйста, вопроса о даче перед твоим отцом. У меня нет никакого желания ехать туда...

...Сын молча сидит против отца, не решаясь поднять на него взгляд. Его гнетет чувство виноватости перед отцом, в душе поднимается протест против того унизительного пренебрежения, с которым говорит жена об его отце и относится к нему. И Герасим решительно берет графин с водкой.

— Давай, тятя, отпразднуем нашу встречу! Тебе, мамаша, какого налить?

Дарья Архиповна поглядела весело и вопросительно на мужа и сына и решительно махнула рукой:

— А! Пропущу светленькой!

Принимая от сына чарку, отец сказал:

— Ну, а как же мы без молодой-то хозяйки? Зови!

За молодой хозяйкой рассерженно ушла мать. Вернулась она в сопровождении сумрачной Алевтины, которая, ни на кого не глядя, села возле мужа.

— Так что же, родные детушки... — встал Евлампий Назарович. — Не погодилось мне быть на вашей свадьбе, так дозвольте хоть задним числом поздравить вас... Ну, теперь уж можно сказать, что ли, с добрым супружеством! И пожелать вам ото всей родительской души полного счастья и сердечного согласия!

Он чокнулся с сыном и протянул свою чарку к снохе. Не взглянув на старика, она едва коснулась его чарки своей рюмкой и тут же поставила ее на стол. Чокнулся Евлампий Назарович и с Дарьей.

— Давай, мать, выпьем за ихнее здоровье, за дружную жизнь. Ну, и за одно за племя наше берестневское — за внучонка Егорушку! Будьте все здоровы! Дай бог, как говорят!

— Спасибо, отец, за добрые пожелания! — ответил сын. — За то, что не препятствовали мне выбрать работу по душе. Ну, а ты, Алла, что же не выпила с родителями?

Порывисто обернувшись к мужу, Алевтина готова была, казалось, сказать ему какую-то дерзость, но встретившись с его упорным гневным взглядом, вздернула плечиками и равнодушно-холодно произнесла:

— Пожалуйста! — взяла рюмку и, едва пригубив, поставила ее обратно перед своим прибором.

Ни для кого за столом не остался незамеченным этот демонстративный, пренебрежительный жест Алевтины. Каждый оценил его по-своему; но ответ на него оказался у всех одинаковый: присутствие Алевтины за столом перестали замечать.