Бури

— Знаешь? — Он поднял брови.

— Да. Только ты должен мне довериться, хорошо?

— Хорошо, — ответил он, гадая, что девушка задумала. Он доверился бы ей в любой ситуации.

— Стой на месте как стоишь. И глаза закрой! — приказала Ева, ужасаясь тому, что собирается сделать.

Эдман удивлённо поглядел на неё, но глаза закрыл. Девушка осторожно шагнула к нему, пытаясь справится с дыханием и заставить сердце стучать тише. Ещё полшага, и ещё. Она прильнула к его груди, медленно тронула пальцами его волосы, отводя их назад, и Эдман вздрогнул.

— Ева, что ты?..

— Тихо! Молчи! — пробормотала она. Ей и без его слов было непросто.

— Хм, — отозвался он, улыбнувшись.

Она провела пальцами по его груди и тихо, но настойчиво попросила:

— Обними меня, пожалуйста.

Эдман исполнил её просьбу незамедлительно, и она решилась. Поднялась на цыпочках, обхватив его плечи — и поцеловала прямо в губы. Больно и отчаянно. Мужчина сразу открыл глаза.

— Вот что, Эдман, — произнесла она тихо. — Если ты уйдёшь сейчас, я больше никогда не поцелую тебя, никогда не стану твоей. Никогда. Ты променяешь меня на месть. Смерть променяешь на жизнь. И всё, что было между нами — пусть несколько дней, пусть кажется, что выдумка! — растворится и умрёт. Если ты поцелуешь меня в ответ — я сделаю тебя счастливым. Но шагни в сторону, и я уйду в Промежуток. И не вернусь. Никогда. Оттолкни меня, Эдман. Оттолкни, если я не нужна тебе.

Эдман был ошарашен её словами, он не хотел её отталкивать. Внутри него всё бушевало: желание наказать виноватых, злоба, ненависть к тем, кто сделал его таким… и ненависть к себе самому. Всю жизнь он убегал, всегда был на шаг позади своих мыслей.

Но Ева нашла его. Она разбудила его. Полюбила? Все те женщины, что у него были, гнались за положением и достатком. Еве не нужно было ни то, ни другое. Она желала его самого.

Мир обрёл предельную прозрачность. Всё стало на свои места, когда он решил отпустить себя. Эдман чувствовал, как судорожно она сжимает его рубашку, чувствовал, как дрожал её пальцы. Он знал её рядом — и это было счастье. А он хотел быть счастливым.

Ева чувствовала, как слёзы подступают к горлу. Она готова была зарыдать. Она соврала: она бы не шагнула в Промежуток без него, а пошла бы за ним и погибла вместе с ним. Оттолкнёт? Обнимет? Может, она не нужна ему? Тогда как ей быть? Что делать со своими чувствами? Неужели вот так это и кончится, неужели она ничуточки не люба ему?

Эдман прижал к груди её голову, губами коснулся густых, горьковато пахнущих корицей волос, обнял за талию…

— Ты моя, Ева, — сказал он ей в ухо. — Я не оставлю тебя…

…После завтрака они пошли на берег. Фадр хотел показать Алану свою лодку. О море и пустыне он мог говорить постоянно, и каждый раз его красивые сказки удивительно сплетались с реальностью. Фадр умел находить в жизни прекрасное, даже тогда, когда оно хорошо пряталось.

Лодка оказалась небольшой и очень старой. Как и сам Фадр. Он был невысок ростом, но всё ещё крепок телом. Вот только сильно хромал на левую ногу, хотя предпочитал обходиться без костыля.

— Я ещё не развалился! — беззлобно сказал он Алану, когда тот предложил свою помощь.

Махунг сразу залез в лодку и принялся болтать о том, как однажды он уплывёт на ней в дальние страны. Фадр слушал внука, тихо улыбаясь.

— Да, так и будет, — сказал он.

Алан присел на корточки на краю причала.

— Может, вам нужна новая лодка? — спросил он. Дед и внук поглядели на него изумлённо.

— Ты умеешь строить лодки? — спросил Махунг.

— Я многое умею, — без тени гордости ответил Алан. По сравнению со Штилем лодка была сущим пустяком.

— Она ещё жива, — сказал Фадр, поглаживая светлый обшарпанный борт, — моя Царевна. Так её зовут.

Алан усмехнулся.

— Ладно, идёмте.

Они немного походили по берегу, но старик быстро устал, и Махунг отвёл его домой.

— Скажи, как можно попасть во дворец? — спросил Алан у мальчика, когда они сидели на крыше дома — в маленькой светлой беседке, в центре которой росло кривое старое деревце.

— Туда не пускают, — ответил Махунг, — там не место простолюдинам. Раньше, при Хъяге, можно было раз в неделю попасть даже в Воздушные сады. Но теперь эти великолепные места только для избранных. Кстати, Фадр там был. Он служил при дворце королевским воином.

— Понятно, — сказал Алан. — То есть нынешний правитель чего-то боится?

Мальчик поглядел на него и улыбнулся.

— У него много врагов. Он не похож на своего отца — тот был человеком благородным, близким к народу. Так мне говорил Фадр. Ты хочешь поглядеть на дворец? — спросил в свою очередь Махунг.

Алан пожал плечами.

— Это простое любопытство, — ответил он.

— А расскажи мне о своей родине, — попросил мальчик.

— Что же ты хочешь узнать?

— Как там? Каково жить среди леса? Каково это, когда вокруг много зелени? Говорят, на другом краю земли деревья так высоки, что достают до солнца…

Алан усмехнулся.

— До солнца… — произнёс он. — Нет. Там всё другое, Махунг. Другой воздух, другая земля, другие люди.

— И дома другие, — сказал мальчик.

— Да, — подтвердил землянин. Он был плохим рассказчиком, но Махунгу с его фантазией хватало и коротких ответов.

— Говорят, что там бывают такие сильные грозы, что небо дрожит от громовых раскатов и молнии касаются земли, — сказал мальчик. Алан поглядел на него.

— Бывает, — ответил он. — Бывает и так, что идёт дождь и светит солнце, и радуги рождаются одна за другой.

— Да, — тихо сказал Махунг, — это край чудес. Оттуда, наверное, пришли боги.

Алан покачал головой.

— Бог повсюду, Махунг, в каждом из нас есть его частица. Нет места, где нет бога, нет человека, который не может научиться говорить с богом внутри себя.

Махунг в свою очередь заинтересованно, пытливо поглядел на Алана.

— Это так? Разве заслужили благословение бога все, кто ходит по песку? Не только избранные им, великие люди, но и мы — простые и ничем не примечательные?

— Бог никого не избирает и ни для кого не делает исключений, — сказал Алан, — для него мы все равны. По крайней мере в это верят у меня на родине, — закончил он.

Махунг задумался и с минуту не произносил ни слова.

— Тогда почему у одних много, а у других мало? — снова спросил он.

— Этот вопрос нужно задавать не богу и не мне, Махунг. Бог дал нам свободу мысли, силу изменять мир и себя самого. Материальные блага здесь ни при чём, вернее, это не главное. Конечно, кушать хочется всем, но пища ведь не только насыщает наши тела. Там, откуда я пришёл, мы поняли главное: человек должен быть свободен и в этой свободе он будет счастлив. Мы освободились от законов, от иерархических признаков, деливших людей на «лучших» и «худших», на тех, у кого больше и у кого меньше, кто достоин и не достоин. Человек подобен богу, и потому он может всё. Вот только для этого нужно уметь гармонизировать свои внутренние энергии. Те, кто считают себя исключительными, те самые, что садятся на пьедестал власти — эти люди не нашли баланс, и они никогда не достигнут высшего счастья. Счастье не получается из рабства, а они — рабы своих желаний. — Алан почесал в затылке — давненько он ни с кем так не разговаривал. — Развёл ты меня на болтовню, — усмехнулся он.