Бурные страсти тихой Виктории

Глава двенадцатая

Блэк выбрал себе место за домом на солнечной стороне. По крайней мере, устав ходить по двору, он прилег именно здесь, и Санька смотал сетку с загородки в курятнике, чтобы устроить ему вольер на выбранном им самим месте.

Наутро первого дня его обнаружили лежащим у крыльца. Пес как бы закрывал хозяйский дом собственным телом.

Вообще, крыльцо их дома было непривычно высоким, потому что дом оказался построенным на небольшом возвышении. Викин дедушка вынужден был приподнять нулевой цикл, чтобы хоть таким образом выровнять участок по горизонтали. Так что крыльцо насчитывало целых пять деревянных ступеней. Прежде Санька и Вика сидели на верхней ступеньке лестницы, а с тех пор как появился Блэк, садились на нижнюю, чтобы таким образом быть к нему поближе.

Вообще-то ступени для Блэка вовсе не были помехой, но умный пес при Саньке не демонстрировал своего умения легко взбегать наверх.

— Сегодня я ему конуру сделаю, — сказал Санька.

— А если он не захочет в ней жить? — спросила Вика.

— Придется. Голод… в смысле дождь заставит. На зиму постелим ему кусок овчины. От матери принесу, у нее остался мой старый тулуп.

Вика в рассуждения мужа старалась не встревать, все боялась сглазить его хорошее отношение к найденышу. А вдруг он разозлится на что-нибудь и выгонит собаку?

Уходя из дома, она загоняла Блэка в вольер, ставила туда миски с кормом и водой. Мало ли зайдет кто. Тот же почтальон. Хотя что делать во дворе почтальону, если имеется почтовый ящик? Или вообще посторонним в отсутствие хозяев?

Домик для пса Санька соорудил просто сказочный. Сама бы в таком жила!

Правда, щеколда, которую поставил на вольере ее муж, Блэка не останавливала. Вика нечаянно видела, как он лапой ударял по калитке, так что та подскакивала на петлях и слегка выгибалась наружу, — щеколда срабатывала на открытие.

До чего умный пес. Она хотела вначале сказать о том Саньке, но потом отчего-то передумала. Мало ли, вдруг и в самом деле придет чужак, а Блэк не сможет за ним присмотреть?

И еще вот чему Вика удивлялась. Блэк открывал калитку в редких случаях. В остальное время он дисциплинированно сидел за сеткой и делал вид, что свобода ему недоступна. А Вика делала вид, что об этом не знает.

Правда, однажды она ему все-таки сказала:

— А ведь ты, Блэк, выходил во двор, я видела.

Пес отвернул морду в сторону с самым равнодушным видом: мол, не знаю я, о чем ты там говоришь!

Но Вика осталась при своем мнении: Блэк ее прекрасно понял.

А еще Вика гордилась, что у ее мужа такие умелые руки, и попыталась уговорить пса:

— Блэк, родненький, ну поживи в домике, порадуй Саньку, он ведь для тебя старался!

Пес долгим взглядом посмотрел ей в глаза, как бы говоря: я подумаю об этом на досуге.

Вика была счастлива, когда окрыленный Санька однажды вбежал к ней на кухню и радостно зашептал, будто кто-то мог его подслушать:

— Вик, представляешь, Блэк спит в домике!

Назвать свое творение конурой ему не хотелось.

— Да ты что!

Они выскочили из дома и вместе полюбовались на спящего Блэка — им был виден только кусочек его носа. Санька учел размеры пса и на его жилище досок не пожалел.

Правда, Вика все равно опасалась, что пес станет мерзнуть и в конуре. Он ведь короткошерстный. Но до зимы еще далеко, а пока пусть Санька к Блэку привыкает. А когда он полюбит его так же горячо, как Вика, пусть и не с первого взгляда, он сам станет пускать собаку в коридор в сильные морозы.

Пока она наслаждалась идиллией. Иной раз по вечерам они выходили с Санькой во двор и садились на крыльце, а Блэк примащивался у них в ногах, и время от времени то Вика, то Санька гладили его. И это было счастье. Странно щемящее, оттого что тревожное. По крайней мере для Вики. Она ждала, когда грянет гром.

Вроде и понимала, что глупо ждать не хорошее, а плохое. Может, у Саньки и ничего не случится. Тем более что он уже написал заявление на увольнение, но его попросили поработать еще полмесяца.

Но гром все-таки грянул.

В начале одиннадцатого Вике на работу позвонил Санька и сказал:

— Я никак не могу вспомнить это стихотворение. Ну, детское. Помнишь: «Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка, тра-та-та-та тра-та-та, весь до ниточки промок»?

— «Со скамейки слезть не мог», — машинально подсказала Вика. — А зачем тебе это?

— Не знаю. Сегодня с утра стучит в башке, а кого ни спрошу, никто не помнит…

Он надолго замолчал, напугав этим Вику до смерти. Она мысленно сказала себе: «Вот оно, началось!» Потому и сама некоторое время помолчала, чтобы унять дрожь и чтобы голос у нее не дрожал.

— Санька, что случилось?

— Вагон с лесом не пришел, — как-то равнодушно ответил он, будто произнес это не живой человек, а так, робот-автоответчик. — Говорят, какая-то девчонка при оформлении перепутала. Отправила его вместо Краснодара в Красноярск. Можно подумать, у них своего леса мало.

— И что теперь будет?

— Не знаю, — ответил Санька; в голосе его прозвучала неприкрытая тоска.

— А если тебе прямо сегодня уволиться?

— Не получится. Меня уже предупредили, что хозяин древесины ждет этот вагон, и посоветовали подсуетиться. Дали неделю срока…

— Так мало?

— Сказали, что это еще по-божески. Часто на счетчик ставят вообще на следующий день после случившегося.

Что такое ставить на счетчик, Вика знала. И книги читала, да и слышала. Первый, о ком она подумала, был Костик, но к нему Вика решила обратиться в самом крайнем случае. Если совсем уж ничего не получится. Если они с Санькой не смогут справиться сами.

А ведь совсем недавно она ругала себя за то, что постоянно возвращается мыслями к Санькиным делам, в то время как у нее самой все шло прекрасно.

Вика знакомилась со своей новой работой. Вводила ее в курс дела немолодая, но очень энергичная женщина Елена Александровна, которая говорила Вике, что знает ее отца больше двадцати лет и с удовольствием поможет дочери. Мол, странно даже, что Павел Данилович помогал столь многим людям — на памяти самой Елены Александровны никак не меньше двух десятков человек, — а его дочь она увидела впервые.

Вика завела себе блокнот, куда записывала все новое, что каждый день узнавала, — в последние дни она стала такой рассеянной и все время ждала звонка от Саньки, а когда он приходил с работы, тревожно вглядывалась в его глаза.