Буря в бокале

– Не одолжишь десять монет до субботы? Душа так горит, что не могу. Сегодня с утра думал, окочурюсь…– Побитое оспой лицо выражало неприкрытое страдание.

– Я не могу отказать тебе в помощи, когда речь идёт о жизни и смерти.– Нойс отсчитал на ладони десять маленьких медяшек и протянул их в трясущиеся руки дворника.

– Премного благодарен! Да, хранит тебя милость Мируса.

Зик всегда говорил правду, на что ему требуются деньги. За, что Фред относился к нему с уважением, но и это была не единственная причина. Дворник ещё и снабжал его время от времени полезной информацией.

– Выпей за моё здоровье. И когда освободишься, поухаживай за Кори.

– Непременно выпью и не один раз.– Сухие губы старика расползлись в плотоядной улыбке, обнажив жёлтые пеньки, того, что некогда назывались зубами. – И за мула своего не беспокойтесь, я вымою его и вычистю.

Облокотившись на палку метлы, он проводил внимательным взглядом наёмника до угла, затем прикинув в уме, сколько можно будет взять, если не тратить на закуску споро засобирался за «микстурой».

Фрэнос не стал нанимать экипаж, (на муле он ездил только за городом) решив пройтись пешочком пару кварталов. За, почти десяток прожитых здесь лет, он успел досконально изучить город, и если бы того потребовала ситуация, сумел бы, наверное отыскать нужное место с закрытыми глазами. Каждая улочка, каждая подворотня была знакома ему.

Переходя сквозные пролёты домов, он искусно запутывал следы, на тот случай если бы за ним увязались шпики. Он, являлся профессионалом в полном смысле этого слова. Никогда не терял бдительности и не ленился намотать несколько лишних кругов, предпочитая дважды, а то и трижды перестраховаться, чем потом быть закинутым на дно реки с камнем на шее.

Прокружляв бесцельно, где-то с час Нойс нанял проезжавший мимо дилижанс. Теперь его путь пролегал меж старых зажиточных кварталов. Величественные дома, изукрашенные причудливой росписью, очерченные фигурной лепкой, лучших декораторов могли смело соперничать с их старшими братьями из столицы. Груженые повозки, заполонившие центральные проспекты мешали быстрому движению. Поэтому у Фреда было предостаточно времени рассмотреть их попристальнее.

Его внимания привлёк двухэтажный дом, держащийся немного особняком от остальных строений, с розовым резко констатирующим на белом фоне мезонином. Сквозь решётчатый забор можно было заметить круглый серебристый фонтан. Вода била прямо изо рта лежащей на каменной подушке мраморной русалке. Небольшая зелёная площадка перед домом пестрела многочисленными цветочными клумбами. На мощных кованых воротах сверкал недавно подкрашенный герб, изображавший павлина в верхней части и два скрещённых меча перед сундуком в нижней. Знак барона Бранлейя, городского казначея.

Фрэнос припомнил маленького, подвижного толстячка с алчно поблескивающими глазенками. Барон славился своей безудержной жадностью, как и своим немалым богатством. Оценивать которое не брались даже самые осведомлённые люди города. Его не любили, его призирали, но все без исключения, в том числе и градоправитель, неизменно прислушивались к его мнению. Казначей являлся главным идеологом налоговой политики Пьянтуза. Многие отдавали должное предприимчивому чиновнику, ведь именно благодаря его разумной финансовой политике город расцвёл, превратившись из захудалого приграничного городишка во вторую неформальную столицу королевства. Вняв его доводам и проектам, бургомистр и совет дворян сделали ставку на развлечения и туризм, вследствие чего в казну потекли денежки заезжих кондотьеров, варваров и прочих не совсем благонадёжных короне личностей. Именно с их денег взимаемые налоги приносили основной доход казне, а на мелкие шалости, что устраивали после долгих отлучек сии достопочтенные гости, власти смотрели сквозь пальцы.

Чуть поодаль, на противоположной стороне проспекта раскинул свои пенаты настоящий дворец. Двухэтажное здание с мраморными колоннадами, украшенными причудливыми каннелюрами, капителями и арками. Чертог донна Виолетти, отпрыска славного рода рыцарей, что в отличие от родословной Нойсов не затерялся в изъеденных молью вехах истории, не поблёк под бременем лет, утратив былое величие, а наоборот упрочнив свои позиции, преумножив капиталы. Того самого Виолетти, что в воскресный день должен был сочетаться узами брака со славной, под стать ему историей рода и с таким же самым, а может и большим влиянием донной Розалитой.

Не смотря, что до торжества ещё оставалось пять дней, во дворце шла полным ходом подготовка. Садовники подрезали листья деревьев, вплетая в пышные кроны пёстрые ленточки и нарядные кружева, срезали подувядшие цветы в клумбах, подравнивали траву, выглядевшую и без того ровным аккуратным ковром, накинутым на обнажённую плоть земли. Стоявшие в очереди перед высокими воротами гужевые повозки, без слов свидетельствовали обо всей пышности и разнообразия праздничного стола. В городе то и дело проносились слухи, что сам король Теодор «Какой-то там» почтит вниманием чету Виолети. Дабы лично засвидетельствовать своё благословение молодым. Фред обратил внимания на развевающийся стяг, гордо венчавший фасад – белое полотнище с золотым быком на нём. Символизирующий напор и богатства обладателя. Скоро к нему добавиться красный единорог флаг Розалиты и два могучих клана сольются в один.

Дилижанс, наконец, покинул шумный запруженный проспект, миновал мост и, прибавив скорости, покатил через однотипные улочки, углубляясь в восточные кварталы, славящие свободой нравом и заведениями с сомнительной репутацией. В район, который добропорядочные жители предпочитали без особой надобности не забредать.

Доехав до Орлянской улицы, Нойс остановил карету. Расплатившись, он прошёл остаток пути пешком.

Конечным пунктом замысловатого променада являлся кабачок с провокационным названием «Гори-гори ясно». Само заведение, вклинившее меж двумя покосившимися, с облупленной штукатуркой домами выглядело неказисто и довольно мрачно. Не радостное впечатление, в полной мере отражалось на всей улице, целиком такой же невзрачной, дурно пахнущей…

Фреду очень не хотелось здесь находиться, но заказчик избрал именно это место для встречи, и выбирать не приходилось. Под косые взгляды грязной, оборванной шантрапы, что ошивалась возле недалеко стоявшей хлебной лавки специалист по особо деликатным вопросам открыл покосившуюся дверь и вошёл внутрь.

Полумрак, царивший там, не мог скрыть всей ущербности и запущенности зала. Сразу же в нос ударила вонь подгоревшей жратвы (другого слова тут было никак не подобрать) и въевшиеся, казалось в сами стены с мебелью испарения ядренной скрутиловки. Большинство небрежно расставленных столиков пустовали, лишь двое из них были заняты. За одним скучая, сидела уже довольно немолодая пара, с откровенно выраженным синюшным оттенком лиц, цвет которых без слов говорил о страстном пристрастии к горячительным напиткам их владельцев. По соседству через столик, на двух колченогих табуретов развалился лысоватый толстяк. Громко чавкая, он сосредоточенно, будто выполняя какую-то ответственную работу, уплетал галушки, запивая их целым жбаном чего-то дурно пахнущего.

Бармен, волосатый детина с чёрными, как смоль волосами, заплетёнными на манер варваров в косички, окатил нового посетителя скучающим взглядом, словно кроме него самого никого вокруг не существовало. В другом случае Фрэнос не за что не задержался тут и на минуту, лучше подождав заказчика на улице, но чёткие инструкции не позволяли ему взять и развернуться. Издержки профессии напомнил он сам себе свою догму. А бармену подойдя, сказал.

– Кружку скрутиловки…

Детина хмуро взглянул на него исподлобья, будто его отвлекли от чего-то важного. Нойс начал сомневаться услышали ли его вообще, и уж было решил повторить заказ (ибо не заказать вообще ничего он не мог, пьяны, очень ревниво относились к своим традициям, особенно если они касалась сферы услуг и развлечений), но не успел сделать этого.

– Пять медяков.– Буркнул бармен, флегматично вынимая с подноса кружку, дабы заполнить её мутной жижей пахнущей почему-то золой.

Фред, обладавший довольно богатым воображением и то не мог представить, производную сего продукта из чего он был выгнан. Попробовать, чтобы определить на вкус и речи не могло быть никакой, он не настолько был любознательным и рисковым хоть и занимался ремеслом крайне опасным и вредным для здоровья.

Взяв свой бокал, он прошёл с ним за самый крайний столик, находившийся возле самого входа, всё-таки там посвежее дышалось благодаря широким щелям на косяках не плотно прилагаемой к лудке двери. Там сев, за расшатанный табурет он принялся терпеливо поджидать заказчика. На его удачу скучать, долго не пришлось.