Буря

— Я б к любому существованию вернулся! Я бы рабом в орочьих рудниках стал; ради того только, чтобы Жить!..

— Рабом!.. Как ты можешь говорить о презренном рабе, когда ты можешь стать и властителем…

И тут только Альфонсо опомнился, взглянул на нее внимательно:

— Матушка, матушка… это… Вы простили меня?.. Неужто…

— Да, я простила тебя, и стану твоим проводником, в дальнейшем.

— Нет! — неожиданно и громко вскричал Альфонсо. — Вы не моя матушка, не ее призрак! Нет, нет — я бы почувствовал, если бы это она была! Но мы уже встречались! Кто же вы?!

И, только успел он это прокричать, как призрак матушки наполнился чернотою, вместо белоснежной ладони, вцепилась в его руку когтистая лапа, вместо руки — широкое, покрытое черными перьями крыло — это был ворон, тот самый ворон, с выпуклыми непроницаемо черными глазами, про существование которого Альфонсо успел уже позабыть, и теперь вот, увидев, сразу вспомнил, какую роль сыграл он во всех его злоключеньях. Тут же и выкрикнул, что было сил:

— Убирайся прочь!

В ответ, раздался голос очень красивый, звучащий как музыка:

— Я мог бы тебя оставить, но у тебя нет крыльев, и ты пал бы прямо в сердце этого ненастья, где бы и погрузился во мрак. Ты этого хочешь?

— Нет! Нет! — в ужасе воскликнул Альфонсо.

— Тогда не дергайся, и слушай меня: тебе нечего боятся, я никогда не желал тебе зла, и вспомни, о чем я тебе говорил когда-то. Вспомни, вспомни — когда был юным, как пылала твоя душа, ты чувствовал в себе великие творческие силы; ты хотел владеть и этим миром, и всеми звездами, и такие же звездные небеса создавать! И ты справедливо негодовал на окружающих тебя рабов, которые, забывши, что каждый из них Человек-Творец, приклонялся перед какими-то жалкими божками из Валинора. Вспоминай дальше? Ты не послушал меня раз: вместо того, чтобы исполнить все сразу, как я тебе советовал, ты стал высказывать спесь, и, в результате — погибла мать. Ты меня винишь, когда как, если бы слушался — никогда бы этого не произошло. Второе: твой «друг» — ты что же не видел его жалкой душонки?! Он же хотел твоей славой завладеть, тогда как был ничтожеством, рабом в душе. Хорошо — теперь, смотрящий на меня с ужасом, жаждущий выкрикнуть, чтобы убирался я прочь из твоей жизни: меня не было двадцать с лишним лет, и что — счастлив был ты, или твои братья? Измученные, сжатые в своих клетях, ничего не смыслящие, мечущиеся, не ведающие своего пути в жизни — вот вы кто! Ну, а на себя то взгляни: твой лик — это лицо ссохшейся мумии; эти морщины — следы бесплодных страданий и раскаяний. Ты весь погрузился в прошлое, ты все эти годы переживал, медленно сходил с ума, погружаясь в отчаянье, и это вместо того, чтобы творить новое! Будто ты умер тогда! Нет, нет и нет — и сейчас еще не поздно! Вспомни, что чувствовал, когда был молодым, вспомни, как билось твое сердце, и все эти просторы станут твоими… Сердцем своим говори: я тебя учу плохому — я говорящий, что ты свободный Человек и Творец; или же тот безумный старик, который загнивает в своей пещере, и вас хочет сгноить?!

В словах ворона была сила, и Альфонсо так расчувствовался, что, даже слезы из его глаз выступили (хотя они и замерзали на этой высоте сразу же). Уж, если бы он прислушивался к своему сердца, то почувствовал, что за внешней искренностью, в словах ворона кроется некая ложь — но ему хотелось верить, ему хотелось, чтобы жизнь дальнейшая была счастливой, чтобы вернулись те юношеские мечты, от одного воспоминания о которых, жар стал подниматься, из глубин его отмороженного тела. И вот он выкрикнул, какой-то нечленораздельный звук, выражающий согласие.

— Хорошо же. — спокойно проговорил ворон. — Впрочем, я знал, что именно так все и будет. Теперь я понесу тебя вниз, в эту крепость; видишь — буря уже усмиряется?.. Ты так окоченел, что поднесу я тебя прямо к твоему дому, где ты отогрейся хорошенько, и будь готов, так как, через три дня прискачет гонец, созывать воинов в войско Гил-Гэлада: ты, со своими братьями, непременно должен примкнуть к ним. Там, с моими наставленьями, в скором времени, сделаетесь видными людьми — это будет началом; ну а первый шаг — вступить в войско. Итак?..

— Да, да, да! — выкрикивал Альфонсо, зубы которого, непроизвольно от его сознания, выбивали бешеную дробь.

Тогда ворон стремительно понес его вниз; туда, где зверь-буря усмирялась, еще, правда, билась, но уже отползала от истерзанных берегов, оседала, под собственной тяжестью, в морскую пучину. Вот уже и стены крепости, и постройки ее проступили: как же все изменилось! Теперь все покрывали многометровые шипастые наросты из белого льда; и вся крепость, мало похожая на деяние рук человеческих, беспрерывно трещала — казалось, стоило по ней ударить, и вся бы она рассыпалась…

Уже немного оставалось до поверхности, когда Альфонсо выкрикнул:

— А Нэдия?!

— Нэдия? Здесь я тебе не советчик — поступай, как велит тебе сердце. Но мне кажется, она подходит тебе лучше, чем любая иная девушка из ныне живущих. В ней кипят страсти сходные с твоими, и, заключенные в жалкие клети своих тел, вы, попросту не можете с ними совладать! Вы сами это чувствовали — при сближении, вас разрывает то, что нынешнее ваше бытие не может вам представить!

— Но она же мертва!

— Поступай как знаешь — здесь сердце твой лучший советчик.

С этими словами, ворон опустил Альфонсо на ледовую поверхность, в заросшим угловатым льдом туннеле, который был некогда улицей, отпустил его руку, и взмыл в небо. Оставшись без опоры, Альфонсо почувствовал сильную слабость, признал, что стоит у обледенелой стены своего дома, сделал к ней несколько шагов, ухватился за покрытую острыми наростами ручку, однако, дверь вмерзла в стену, и даже не дрогнула. Тут сознание оставило его, и он повалился на лед.

* * *

Вэллиат, Вэлломир и Вэллос, остались за столом, когда Гэллиос бросился, пытаясь удержать Альфонсо. Вскоре старец вернулся и лицо его было мрачно:

— Это колдовское ненастье, а он поддался наитию: да, да — не своей воли, а именно, этому порыву, безрассудному, страстному. Если бы он только прислушался к голосу разума, так ни за что бы, в этот буран не бросился… И моих то слов не послушался!.. Что-то с ним теперь будет!.. В живых то Альфонсо останется — Он не допустит его гибели, так как, если бы просто смерти желал, так давно бы уже это мог осуществить…

И Гэллиос стал прохаживаться от стены к стене, совсем забыв о недоеденных яствах; на лбу его резче обозначились морщины, он и бормотал что-то — и это было для него не характерно, что говорило о волнении чрезвычайном; быть может самом великим за все прошедшие годы. Можно было разобрать такие слова:

— …Я знал, что рано или поздно это наступит. И теперь Он уже не отступит. Нет-нет — он за них крепко схватился, у него какой-то замысел, сколь хитроумный, сколь и сам он темный. Судя по тому, сколько он силы вкладывает, замысел этот очень многое для него значит… Нет — не отступится… Но что же делать мне, старику?.. Быть с ними до конца?.. Но мой то конец близок…

Наконец он вернулся к столу, сбросил эту мрачность, и вот уже вновь радушно, будто бы ничего и не произошло, улыбался; приговаривал:

— Ну, а что нам делать?.. Будем выжидать, пока это ненастье закончится…

— Да-да! — вдруг засмеялся Вэллас. — Будем вести ничего не значащие споры; и Вы будете преподавать нам уроки, которые сразу, из нашей головы вылетят!.. Нет, право, очень интересно послушать этот беспрерывный спор ваш с Вэллиатом, есть душа или нет души! Это прекраснейшее снотворное!.. Только Нет! Ха-ха! Я не хочу еще спать! Нет-нет и нет!.. Давайте-ка лучше послушаем, что расскажет Вэлломир, а то он все сидит, с таким гордым видом, с таким пренебреженьем на нас поглядывает, думает — вот ничтожные, вот пустобрехи; нет-нет: самые настоящие черви!.. Пусть же изречет он что-нибудь столь же величественное, как его вид!