Буря

— …Да. Даже и такие вот стихотворения приходят на память!.. А я знаю, чем объяснить это мрачное, кажущееся таким могучим видение. Дело в том, что мы три дня уже живем под камнями, не видели ни неба, ни моря, ни гор — от этой смены, от сжатости, и происходят такие видений…

Вэллиот еще долго мог бы рассуждать, однако, тут, все-таки, Гэллиос прервал его — своим спокойным сильным голосом. Он попросил, чтобы братья, все-таки пересказали, что вспомнили, но, при этом, не старались вспоминать более, дабы не испытывать вновь то мрачное состояние.

Они начали рассказывать, и, надо сказать — пребывали еще под столь сильным впечатлением, что, даже Вэллос не стал ничего придумывать — коротко каждый поведал о том, что видел; и вот теперь сидели темные, мрачные — ожидали приговор. А старец сам омрачился, и медленно-медленно проговорил:

— Как я предвидел, так и произошло… Послушайте, слова одного мудреца, я вычитал их в книге, ночью, когда вы уже скитались по тем мрачным дорогам: «…Как есть мир лучший, чем наш, так есть и худший. Ежели мир лучший далеко-далеко, и дорога туда тяжела, то мир теней растворен прямо в этом воздухе. Смертный, бойся попасть во власть бестелесных, древних духов — он, ведь, рядом — стоит только протянуть руку, и тот лучезарный мир, который мы привыкли видеть, неузнаваемо преобразиться — И Вы Увидите Долину, Коей И Представляется В Мире Духов Наш Мир: Сборище Расплывчатых Призрачных Теней, От Которых На Сердце Будет Наваливаться Все Большая Тяжесть; И, Ежели Вовремя Не Уйти, То Можно Скитаться Там Вечно; Стонать, Все Больше Сливаться С Предвечными Тенями, и, Наконец, Самому Обратится в Одну Из Этих Теней-Рабов».

Последние строки Гэллиос выделил — прочел их громовым голосом, от которым братьям стало не по себе, от которых мурашки пробежали по их коже. И, говоря эти строки, Гэллиос забыл насколько эмоциональны братья, забыл, к каким тягостным последствиям это может привести. Но вот вскочил Вэллас, расхохотался, и, сквозь этот натянутый смех выдавил:

— Я то думал: разбудили нас так рано, чтобы хорошенько покормить; но… то же неплохо вышло! Какие же мрачные, полоумные стихи; потом строки, полного безумца, которого Гэллиос, для смеха, конечно, назвал мудрецом! Ха-ха! Спасибо, однако, можно было устроить это представление и днем; вот я, например, сейчас пойду посплю еще немного.

— Нет, останься. Ты не должен сейчас спать. — проговорил Гэллиос — он хотел придать своему голосу некую властность; однако — был он уже слишком стар; и вместо сильного голоса вышел кашель, во время которого Вэллас, громко зевнув, уже выбежал в коридор.

Юноша последовал, в свою комнату, и обнаружил, что там целое семейство белок заканчивало уборку его кровати.

— Уходите, уходите… пожалуйста — оставьте меня… — неожиданно мрачным голосом проговорил Вэллас, и, даже не взглянув, выполнили ли его указание белки, повалился лицом на прикрытую шитой простыней подушку.

Белки не могли его ослушаться, а потому, в то же мгновенье, покинули комнату, да еще и дверь за собой прикрыли. Наступила тишина. Недолго Вэллас пробыл в одиночестве, но многое с ним, за это время, успело произойти. Сразу же стал он вспоминать ночное виденье, и тут пришло новое: он бежал по какой-то трясине, которая, от каждого шага его, расплескивалась тяжелыми, но медлительными, вязкими волнами; при каждом шаге его ноги все больше в этой трясине увязали, и тут, вытянулись оттуда страшные, синюшные, руки мертвецов, схватили его за ноги; а его тут такой ужас охватил, такая жажда из этого болота выбраться, что и силы появились, и он стал пробираться вперед: в огромном, нечеловеческом напряжении, он делал все новые и новые шаги, но посиневшие руки его не выпускали. Вот он услышал, за спиною, дикий, безумный хохот; продолжая прорываться вперед, обернулся через плечо, да так и задрожал от ужаса: оказывается, он вытянул из болота синюшных, наполовину сгнивших мертвецов, но за тех мертвецов держались и иные — таким образом, образовывалась цепочка, становящаяся все более и более тяжелой, и все эти мертвецы хохотали, все смотрели пустыми, зияющими чернотой глазницами на него — тогда то силы оставили его, ноги подкосились, он стал падать, и, как только повалился в эту грязь, как мертвецы стали карабкаться по нему — вот подобрались уже к его шее: ударил дикий хохот, смрад — тут же понял Вэллас, что, пройдет еще несколько мгновений, и сойдет он с ума…

Но тут рука старца Гэллиоса встряхнула его за плечо, — никогда прежде, никакому иному пробужденью, он не был рад так, как этому. Он вскочил, и вот уже стоял, бледный, даже и посиневший немного, в глазах была боль — он внимательно смотрел на Гэллиоса, на братьев своих, которые за спиною его стояли. Вообще-то, и он, и братья, ожидали, что он, мудрый, отыщет сейчас такое решение, чтобы избавиться от всех бед. Однако, старец сам пребывал в растерянности, он даже и побледнел, а в голосе его была большая тревога:

— …Я предвидел эти темный тучи, но не думал…

Тут он на замер, прислушиваясь; а, вслед за ним, и все услышали булькающий звук, будто и стены и потолок, наполнялись изнутри какой-то жидкостью, да еще трещали, грозясь, в любое мгновенье лопнуть. Звук все усиливался, и, вдруг, оборвался резким хлопком… теперь откуда-то издали доносился крик младенца.

Гэллиос побледнел больше, а сильные его руки сцепились на посохе, тихим голосом он продолжал:

— …Но и предвидеть не мог, насколько это страшно. За что на вас такая напасть — ума не приложу… Неужто просто случайность, простой выбор?.. Но никому еще не было оказано такой «чести». И вот я вас молю: не ради ваших жизней даже, а ради душ… Да — и не усмехайся Вэллиат, потому что, ежели ты дорожишь только жизнью, так и жизнь загублена будет — но об одном молю: не покидайте этих мест! Загубить он вас не осмелиться, но я сердцем чувствую: стоит только выйти, в тот, большой мир, и спасения уже не будет… Да вам и здесь надолго нельзя оставаться, пусть возьмет вас Кэрдан-корабел в Валинор — только там ваше истинное спасенье. Но он сам должен прибыть за вами: слышите, вы не в коем случае не должны присоединяться к этой армии. А теперь расскажи, что тебе привиделось Вэллас — это должно быть очень важное для Тебя видение…

Вэллас готов был все рассказать, но, в это время, от входной двери, и по всему дому разнеслись сильные удары, также зазвенели и колокольчики.

— Это ваш старший брат. Помните, чему я вас учил: проявите упорство, чтобы не было, как бы не старались вас вывести отсюда — все одно — стойте на своем.

Они пребывали под сильным впечатлением от произошедшего, и потому — кивнули в ответ, и прошли обратно, в залу, где ждал накрытый стол. Одновременно с ними, стремительным шагом, темную тучею ворвался Альфонсо — за ним шли еще и гонцы (нуменорцы и эльфы Гил-Гэлада). Альфонсо сразу же бросился к братьям; хотел бы обнять сразу всех их, но так как это было невозможно, то крепко обнимал их по очереди. Вышло так, что Вэлломира он обнял последним, чем, конечно, задел его самолюбие, заставил побледнеть больше прежнего: к нему вернулся надменный вид, и особенно старался он показать свое пренебреженье к эльфам, в которых чувствовал и мудрость и знания великие.

— Прошу, прошу к столу, дорогие гости. — произнес Гэллиос.

Эльфы и нуменорцы уселись против старца и братьев (всего их было трое эльфов, четыре человека, да пятый — Альфонсо). Альфонсо уселся рядом с братьями, но пребывал в таком возбужденном состоянии, что тут же вскочил, бра за руку одного, второго третьего, говорил:

— Что же вы под камнями прозябаете! Видели бы вы, какие яркие сегодня небеса, как снег блестит!..

Он еще много говорил, расписывая прелесть наступившего дня, а, в это время эльфы оглядывались, вдыхали воздух, задали несколько негромких вопросов Гэллиосу, и, наконец, старший среди них изрек:

— Буря, которая разразилась три дня назад — самая сильная, со времен падения Ангбарда. Хорошо, что она лишь здесь бушевала, но, если бы разрослась?.. Согласитесь, почтенный, что тут было, от чего встревожиться; мы не могли не проверить и этого рокота толпы: «Старец отщепенец устроитель ненастья». Мы даже думали, что так и есть; особенно, когда увидели, в каком мрачном месте находится вход, мы даже подготовились к схватке, однако, как только переступили порог, как только вдохнули этот воздух, так сразу и уверились, что никакого зла здесь нет.

— На самом деле зло есть. Но оно хочет проникнуть в этот дом извне. Зло клубиться над этими вот юношами, и над Альфонсо.

— Не слушайте его! — громко воскликнул Альфонсо. — Никакого зла тут нет, и все силы, которые нас окружают — они же понимают, что мы Люди, что мы должны двигаться к великой цели — они помогают нам! И я молю всех вас: оставьте это ленное состояние — вперед, к великим свершениям. Говорите, что удерживает нас.

— Ничто нас не удерживает, но ехать в эту зиму куда-то… — начал было Вэллиат, но произошло вот что: