Бурят
Шрифт:
— Обои, говорите? — с недоумением ответил на его предложение сидящий в управе чиновник. — У нас простой бумаги в губернии нет, какие обои?
— Так я и предлагаю наладить выделывание бумажный обоев из дерева. Осины-то в лесах, поди, немало будет?
— А простую бумагу там тоже можно будет выделывать?
— Можно. Не самую хорошую, а вроде газетной. Но, вы говорите, у вас никакой нет?
Конторщик немного подумал, затем, буквально взяв Вениамина Порфирьевича за руку, отвел его в кабинет «повыше» — и вот сейчас господин Горсткин с немалым удовольствием смотрел, как машина наматывает бумагу на большой рулон. Паршивую бумагу, из «древесной массы», скорее даже оберточную, нежели газетную — но для разных применений вполне пригодную. Завод буквально за три месяца поставили на станции
Новую домну на пять тысяч футов в Петровском заводе строил сугубо американский инженер по фамилии Френчи. Который, несмотря на американский паспорт и французскую фамилию, довольно прилично говорил по-русски, а уж ругался на русском столь виртуозно, что рабочие заслушивались. Но заслушивались они, работы не прекращая — и домну подняли всего за четыре месяца. Маленький толстенький американец, получив «за досрочное завершение строительства» еще и немаленькую (и ранее не оговоренную) премию, тут же принял предложение о руководстве постройкой сразу четырех новых домен, правда уже в другом месте — в сотне верст от станции Балей. Домны, которые требовалось выстроить, были уже большими, по десять тысяч футов, а не четыре восемьсот, как в Петровском заводе — но за них и оплата была обещана побольше, да и премию, скорее всего тоже большую выдадут: Джон Френчи успел заметить, что нынешний русский начальник Николай Павлович всем подобные премии выдает. А особенно много денег в премию дает тем, кто еще и рабочих во время строительства обучает.
Но тут рабочих, которых учить все же не очень просто, обучать и не требовалось, а нужно было «опыт передать» уже русскому инженеру, который и сам домны ставить умел. Правда, у русских домны эти были… другие, вроде как по германскому образцу строящиеся (хотя уже начавший стройку русский инженер Бобынин и говорил, что «это немцы по нашему образцу стоить начали»). И проекты домен, которые ему показал Сергей Петрович, были довольно интересными и, возможно, не хуже американских — но даже с первого взгляда было ясно, что выйдут они прилично дороже. Хотя, скорее всего, и проработают раза в три дольше — но ведь понятно, что когда американской домне срок подойдет, будет дешевле ее снести и новую выстроить: прогресс-то останавливаться не собирается — а «русская» домны к тому времени просто устареет…
Новая домна Петровского завода в день выдавала по шестьдесят тонн чугуна и — с учетом нынешних цен на металл — окупилась бы чуть больше чем за полгода. Но ставить на заводе еще одну домну Николай Павлович не стал сразу по трем причинам. Первая заключалась в том, что пока еще не было в достатке рабочих, которые могли бы эту домну обслуживать — хотя, скорее всего, было бы выгоднее рабочих со странных домен снять и старые вообще на слом пустить. Вторая причина хоронила идею о переводе рабочих на новую печь: руды на две «больших» печи пока не хватало, хотя на рудник и было направлено почти пять сотен крепких мужиков. А третья заключалась в том печальном факте, что на две домны просто не хватило бы угля.
Угля и на одну бы не хватило — но тут помогло совершенно «немецкое» изобретение. Для работы мартенов на заводе была выстроена небольшая «коксовая батарея»: уголь в соседнем месторождении был «газовый»: с тонны его очень хорошего — куда как лучше генераторного — газа выходило по десять тысяч футов, даже чуть больше. А вот кокс получался для выплавки
металла совершенно непригодным: из печей батареи высыпалась мелкая крошка. И вот тут-то пригодился опыт Царицынского промышленника Якимова, который еще до войны для тамошнего завода наловчился делать угольные брикеты: этот мелкий кокс смешивался с угольной же мелочью, в изобилии получавшейся при выжигании угля древесного, обильно смачивался жидким крахмальным клейстером и получающиеся из этой смеси брикеты оказывались даже лучше, чем просто древесный уголь. Лучше, но его пока много выделать не получалось…Пока не получалось, на заводе теперь делались и стальные реторты для «правильного» выжигания древесного угля, а в них можно было и разные отходы с лесосек на уголь пускать: те же ветки, которые до того просто в лесах гнили, или в изобилии растущие вокруг мелкие березы. Однако у Ивана Алексеевича все равно возникали разные «неприличные» вопросы:
— Николай Павлович, я по совету твоему арифметику твердо выучил, и вот что посчитать успел: даже если Якимов, как обещал, втрое больше делать будет брикетов, то их хватит на одну большую печь, что ты у Красного Камня строишь. Но ты же их шесть штук сразу заложил! Чем печи топить будем? Я с металлистами говорил, кокс этот мелкий сам по себе всяко для печей не сгодится…
— Ну ты, Иван Алексеевич, и нашел, кого спрашивать. Откуда я-то знаю?
— Постой… ты деньги немерянные тратишь на постройку печей, а как они работать будут, не знаешь? А на кой же…
— Вот из-за этого у вас, большевиков, все и разваливается. Вы все хотите сами решать — и то решать, что вообще не понимаете. Я не знаю, чем будет господин Бобынин печи топить, но он — знает. А мне этого знать вообще нужды нет. Он сказал, что следующим летом у него три печи чугун давать будут — и мне такого знания достаточно. А уж как они этот чугун выделывать станут, мне просто плевать. Печи бессемеровские он две штуки заказал, прочие потом сами изготовим — и от него мне только и нужно было, что список станков для этого потребных. Он — специалист, а я… знаешь, чем должен заниматься руководитель? Прежде всего — не мешать специалистам делать свою работу.
— А если они…
— А потом — проверять, что работу они свою делают как обещали. И, между прочим, строго наказывать, если они, специалисты эти, наврали, что работу сделают. Конечно, разные случаи случаются, не всегда работу в срок закончить выходит — и тут уж наша обязанность разобраться, наврал он или что-то ему помешало работу исполнить, и в последнем случае помеху по возможности убрать. Но в саму работу мы вмешиваться вообще не должны!
— И будет кто угодно что угодно делать…
— Опять ты не прав: мы должны им говорить, что нам нужно. А что не нужно — на то копейки не давать, конечно.
— А на что нужно, рубли миллионами — а нужно нам столько, что никаких миллионов не хватит.
— Нет, мы прежде всего должны определить, без чего мы просто существовать не можем, и копейки с рублями только здесь и тратить. Мы определили, рубли потратили — и теперь просто ждем, пока вложения сии нам новые деньги приносить будут. И потом уже думать, куда эти новые деньги тратить.
— У нас еще старых…
— У нас денег больше нет, мы все, что от Колчака с чехами забрали, уже потратили.
— А золото? Его же…
— И золото тоже все потратили. Заводы — они, знаешь ли, бесплатными не бывают.
— Знаешь что, Николай Павлович, а ведь я арифметику, выходит, получше тебя знаю. Ты вот уже все деньги потратил, и с чем мы остались? На что республика жить-то теперь будет?
— На что? Сразу видно, учиться тебе еще немало придется. Сейчас у нас июль заканчивается, а магазины уже нашими продуктами завалены.
— Ну да, даже у нас в Верхнеудинске хлеба после обеда не купить…
— Зато купить рыбы, мяса, огурцов и помидоров можно сколько хочешь. И молока, сметаны, творога. Сейчас Вон мужики из Усть-Кяхты сыр начали делать… неплохой, кстати.
— Откуда они про сыр додумались?
— А к ним прибился один… сыродел из-под Углича. Обрати внимание: он у Семенова в отряде состоял, но как подранили его да в полон взяли — на человека стал похож. Трудится, рук не покладая. Обещался и семью всю к нам сюда перевезти…