Бусидо 5.0. Бизнес-коммуникации в Японии

Говоря об объединительном смысле слова «коммуникация», Г. Рэдфорд апеллирует к обряду святого причастия (Holy Communion). Он проводит следующую параллель: единственно адекватным представляется говорить о литургии как об общей молитве, общем песнопении и единстве в церемониальном действе, а не о службе, которую отдельно взятый священник проводит перед верующими.

Джеймс Кэри считал, что ритуальный характер коммуникаций был свойственен доиндустриальной эпохе развития цивилизации и водоразделом перехода на новый формат коммуникаций послужил телеграф. Постепенно ритуальная модель вытеснялась из западного общества, с распространением технологий, изменением пространственно-временного континуума и, соответственно, человеческой психологии. Однако мы постараемся показать, что в Японии, несмотря на высокий уровень индустриального и постиндустриального развития, преимущественным форматом коммуникации во внутреннем пространстве страны по-прежнему остается «ритуал», хотя при выходе на внешние рынки японцы учитывают и используют принципы коммуникации, принятые в развитых западных странах.

Подмена смыслов

Коммуникация – это «акт общения, связи между двумя или более индивидами, основанный на взаимопонимании» (Словарь иностранных слов. М., 1979). Найти подобное определение в современных словарях, изданных в последние 20–25 лет, – дело достаточно затруднительное. С некоторых пор понятие «коммуникации» претерпело определенное искажение смысла. Это искажение стало возможным на фоне бурного развития технологий в эпоху второй (промышленной) революции и укрепилось в контексте третьей (информационной) революции, породившей принципиально новые форматы общения между людьми, социальными группами, организациями и странами. Подмена смысла, имеющая место в настоящем, не окончательная, поскольку разворачивается четвертая (технологическая) революция. Швейцарский экономист Клаус Мартин Шваб на форуме в Давосе 20 января 2016 года предрек очередные и ранее еще не испытанные кардинальные изменения в отношениях человека с миром, с собой и с другими людьми.

Сегодня доминирующим является толкование коммуникации как процесса информационной трансмиссии: «как бы далеко ни уходили люди в своем развитии, основные составляющие процесса коммуникации остаются неизменными: отправитель информации, ее получатель и сама информация» (Персикова 2008). Такое «технологически» ограниченное толкование коммуникации фиксируется в научных изданиях массового пользования, и в частности в словарях.

Появившись в англоязычных словарях относительно давно, в 20-е годы XX века, термин «коммуникация» поначалу исправно сохранял оба смысла с преимуществом первого – «делать общим», «соучаствовать». Однако сегодня большинство находящихся в общем употреблении англоязычных словарей толкуют исходное слово communis/share (лат./англ.) не столько как «разделять, делать общим», сколько как «делиться, передавать». Приоритет отдан понятию одностороннего процесса передачи смыслов.

Таково же положение с заимствованием слова «коммуникация» другими языками мира – оно переходит в них как калька вместе со своим доминирующим трансмиссионным смыслом. Не является исключением и японский язык, где теперь существует написанное принятой для иностранных слов азбукой катакана: 

(комюникэ: сён). Следует подчеркнуть, что особым социолингвистическим явлением в Японии стало использование англоязычных терминов там, где отсутствует описываемый этим термином «домашний» феномен. Комюникэ: сён для японцев являются именно такой не существующей внутри национальной культуры практикой, потребность в номинации которой возникла в период общения с западными (в первую очередь с американскими) партнерами.

В русскоязычные словари термин «коммуникация» впервые попал в 60-е годы XX века. В конце 60-х и начале 70-х годов в России широко употреблялось заимствованное из английского языка выражение «коммуникабельный» («некоммуникабельный»). Оно использовалось для описания способностей человека к взаимодействию с окружающими и построению адекватных отношений межчеловеческого понимания. В дальнейшем однокоренные с «коммуникацией» слова вошли в своем обновленном значении в оборот русского языка уже в конце 80-х, репрезентируя получившую высокое социальное значение теорию коммуникаций с ее современной идеей трансмиссии (то есть приема-передачи смыслов). Теория трансмиссии распространяется не только через специальные технические словари, но и, например, через социологические и другие, построенные на базе гуманитарной науки. Заимствуя статьи из англоязычных словарей или друг у друга, они определяют «коммуникацию» как производное от латинского communicatio – «сообщение, передача». «Передача информации от одной системы к другой посредством специальных материальных носителей, сигналов» (Российская социологическая энциклопедия, 1998). Нередко, минуя латынь, эти источники сразу дают англоязычный вариант communication в его современном, наиболее распространенном толковании информационной трансмиссии. Соответственно, российские словари последних лет выпуска включают такие определения коммуникации, как «циркуляция значений», «распространение и циркуляция информации в обществе», «передача сообщений от одной стороны к другой» либо даже как «технический процесс обмена информацией (выделено нами. – Ю. С.) между двумя и более индивидами (либо группами)». Иные словари прямо отражают спекулятивный характер коммуникации: «Коммуникация – процесс, посредством которого некоторая идея передается от источника к получателю с целью изменения (выделено нами. – Ю. С.) его знаний, социальных установок, поведения» (Воронин 2006).

Такое толкование воспринимается как единственно очевидное представителями молодого поколения, выбирающими специализацию в области «коммуникаций»: журналистику, паблик рилейшнз и рекламу. Выбор одной из этих специальностей молодыми людьми во многом обусловлен их представлением о значительном влиянии данной профессиональной деятельности на жизнь социума и отдельно о важной публичной роли их представителей. Но в чем именно заключается это влияние и как оно достигается? Университетский преподаватель и автор монографии «О философии коммуникаций» Гэри П. Рэдфорд (США) на нескольких поколениях студентов сумел неоднократно подтвердить свое наблюдение их отношения к роли «коммуникации» в обществе. Он зафиксировал, что у студентов «главная забота – как можно успешно эксплуатировать их (коммуникации. – Ю. С.)… это не философский вопрос для осмысления, но прикладной инструмент» (Radford 2005:77), используемый в профессиональных и личных интересах. Студенты полагают, что обладание «хорошими коммуникационными навыками» дает им профессиональное преимущество. Хорошие коммуникационные навыки помогают быть более успешными в карьере и личной жизни. Хорошие коммуникационные навыки необходимы на высоких должностных позициях, где менеджмент сотрудников имеет приоритетное значение. В первую очередь высокую оценку получал прагматический аспект коммуникации, а именно способность внедрить свою идею в голову того получателя, в ком мы заинтересованы, или способность побудить людей к тому поведению, какое мы хотим от них получить. Как логическое продолжение такого восприятия на профессиональном уровне (в журналистике, паблик рилейшнз и рекламе) коммуникация рассматривается как средство контроля, управления общественным мнением и нередко как средство манипуляции. Подобные ожидания полностью соответствуют сегодняшнему представлению о роли коммуникации между людьми в технологически развитом обществе, будь то Соединенные Штаты, Россия или какая бы то ни было другая страна.

В лучшем случае определение «коммуникация» выглядит как «передача того или иного содержания от одного сознания (индивидуального или коллективного) к другому посредством знаков» (Социальная психология: словарь, 2005). Люди, осуществляющие коммуникацию, описываются как источник информации или мысли и получатель, как кодификатор и декодификатор, то есть опять с точки зрения технического функционирования.

Проблема «коммуникативной компетентности»

Рассматривая вопрос в культурной ретроспективе, мы видим, что «коммуникация» в ее современном понимании и, соответственно, теория коммуникации являются достоянием греко-иудейской цивилизации слова. Это этап развития культуры, которая, с одной стороны, опирается на религиозное объяснение происхождения мира как творения Бога-Слово, а с другой – ценит словесное высказывание как проявление индивидуального мышления.

В частности, Кэри упоминает опыт греческой «словесной демократии», где «дебаты предоставляли модель для принятия решений, но также позволяли культивировать мастерство риторики и диспута…» (Carey 1992:4).

Японская культура базируется на других основаниях, религиозных и социальных. В частности, согласно японским мифам, сотворение мира осуществляется не одним демиургом, но соединенными усилиями брата и сестры Идзанами и Идзанаги (они же супруги), и не вербально, а рукотворно, путем трансформации одного вещества в другое, воды в острова. Приоритеты социального взаимодействия в японской культуре лежат в иной плоскости, а традиционные формы такого взаимодействия зачастую вступают в культурный конфликт с формами и принципами западной «коммуникации».

Иностранец ощущает японскую ритуальность (церемониальность) на самом поверхностном уровне, на уровне этикета, при первом же контакте с японцем. Это и наличие бесконечного множества мелких ритуальных действий (начиная с поклона, когда-то тоже ежедневной в европейской культуре, но отвергнутой демократией практики), и сложные иерархические установления и требования, предписания и ожидания. Количество условий для продуктивного общения (даже самих японцев между собой, тем более с иностранцами) многократно выше по сравнению с западной культурой. Нередко эта пресловутая «церемониальность» выступает раздражающим фактором, а когда дело касается бизнеса – начинает выглядеть препятствием и бессмысленной тратой времени.

Так, в монографии «Япония: язык и культура» (Алпатов 2008:130) академик В. М. Алпатов ссылается на международный состав авторов, пишущих о японском этикете: «Впрочем, склонность японцев к церемониалу еще в середине XIX в. удивляла, а иногда возмущала первых западных наблюдателей. Американцы той эпохи сочли японцев “самым вежливым народом на Земле”, но видели в этом признак лживости [Gudykunst 1993:3], а И. А. Гончаров видел в “приседаниях” японцев признак “азиатчины” и отсталости. Но и сейчас японцы кажутся американцам, в том числе из-за языкового этикета, формалистами и конформистами [Akasu, Asao 1993:99]. Японцы, учитывая это, могут сокращать использование форм вежливости и поклонов в деловом обращении с иностранцами [Свинина 2007]».