Буйная Кура

Йемен-ханум не спала до утра. При свете коптилки вынимала колючки из тела девушки. К синякам прикладывала теплый хлеб. Распустила и вычистила косы. Одела девушку в платье невестки. Но все равно Салатын не могла успокоиться. Йемен-ханум уговаривала, упрашивала ее уснуть, но девушка всю ночь не сомкнула глаз. Только незадолго до утра, когда начало светать, она задремала, положив голову на колени к Йемен-ханум.

Вдруг на улице залаяли собаки. Девушка вздрогнула и проснулась.

– Да буду я жертвой твоей, тетя!

– Не бойся, дочка. Никому я тебя не отдам. В детстве мы дружили с твоей матерью Зарнигяр, были как сестры.

Салатын не очень-то верила словам хозяйки. На душе у нее было по-прежнему неспокойно.

Хозяйка снова погладила ее по голове:

– Вставай, умойся, выпей чайку.

– Я ничего не хочу. Отправьте меня домой.

– Не торопись, дядя Гасан-ага сам отвезет тебя.

Ей вымыли руки и лицо, расстелили скатерть. Салатын е трудом, без всякого аппетита съела несколько кусков хлеба. Она то и дело смотрела в окно: не появился ли кто на дороге?

Вдруг она выронила чашку из рук:

– Тетя, брат приехал!

Йемен-ханум спокойно встала и оттолкнула Салатын от окна.

– Не выходи, сиди здесь.

Йемен-ханум подошла к мужу, который ходил перед домом, и показала ему на всадников, стоявших на дороге в некотором отдалении.

– Пошли кого-нибудь из людей. Пусть позовут их. Кажется, это люди Джахандар-аги.

Гасан-ага снял накинутую на плечи чоху и надел ее как следует. Он сам пошел на дорогу, помахал рукой и позвал всадников. Те подъехали.

Ашраф сошел с коня, спешился и Ахмед. Глаза Ашрафа были красными, заплаканы.

– Далеко ли торопитесь?

Гасан-ага заметил, что у Ашрафа дрожат губы, и он с трудом сдерживает слезы.

– Кто из вас сын Джахандара-аги?

– Я.

– Этот парень кто?

– Мой друг.

– А где отец?

– Уехал на жатву хлеба.

– Недотепа ты, разве так берегут сестру?

Ашраф вздрогнул.

– Откуда вы знаете?

– Ладно, пошли домой. Попьете чаю, потом поговорим.

– Нет, мы должны ехать. Может, кто-нибудь видел, как здесь провезли девушку? Вы ничего не знаете?

– Идемте, найдется ваша девушка.

– Нам не до чая. Путник должен быть в пути.

Гасан-ага, увидев, что Ашраф совсем приуныл, улыбнулся:

– Что ты мне дашь, если покажу твою сестру?

Ашраф внимательно поглядел на улыбающегося мужчину. Его спокойный тон встревожил Ашрафа: "Может, он сам и похитил девушку? А теперь, увидев перед собой мальчишку, издевается? Может быть, он один из врагов моего отца и радуется нашей беде?"

Ашраф повернулся и, взявшись за гриву коня, хотел вскочить в седло. Гасан-ага остановил его:

– Сыпок, как и твой отец, ты обидчив. Куда же уходишь?

– Откуда вы знаете моего отца?

– Твой отец - мой друг. Пошли в дом.

– Если вы друг, помогите найти девушку.

– Я сказал, что найдем.

Ашраф обернулся к Ахмеду, как бы спрашивая, что же делать. Ахмед кивнул. Они взяли за поводья коней и пошли к дому. Когда они уже уселись на матрасиках, вошла с прикрытым ртом невестка Гасан-аги. Расстелила скатерть, принесла чай и еду. Ашраф и Ахмед налили себе по чашке буйволиных сливок. В это время вошла Йемен-ханум.

– Девушка убивается.

– Приведи ее сюда.

Ашраф подскочил. Гасан-ага взял его за руку и усадил рядом с собой.

– Салатын здесь? Как она попала сюда?

Гасан-ага рассказал все, что произошло.

– Теперь сами решайте. Хотите ли, чтобы девушка осталась у нас до приезда отца?

– Сохрани аллах! Отец сегодня приедет и, если не увидит дочери дома...

– Ладно, ешьте и пейте.

Йемен-ханум ввела Салатын в комнату. Девушка бросилась к брату:

– Родной мой!

Ашраф встал. Салатын, прижавшись к его груди, заплакала и снова потеряла сознание.

17

Джахандар-ага всю ночь гнал коня. Он не помнил, как проехал через густые леса, пенистые реки, как миновал все горные тропинки. И каждый раз, когда Гемер замедлял бег, он пришпоривал его, не считаясь с усталостью. Кочевье приближалось, и росла тревога Джахандар-аги. Он боялся. Когда он думал, что на эйлаге его ждет какое-нибудь несчастье, холодный пот выступал на лбу. Он перенес бы смерть кого-нибудь из своих близких, он почел бы за счастье теперь, если бы украли скот, но если снова обесчещен кто-нибудь из семьи? "О, пощади, аллах! Пощади, не допусти такого позора!"

Джахандар-ага надеялся приехать в кочевье рано утром, когда все еще спят. Тогда, не показываясь никому на глаза, можно зайти в алачыг и разузнать о случившемся. И если произошло несчастье, никто не видел бы, как он переживает и мучается. Получить удар перед глазами сельчан, терзаться в их присутствии - что может быть хуже этого?

На рассвете конь совсем изнемог и, миновав каменистый подъем, тихо заржал и остановился. Джахандар-ага понял, что дальше ехать нельзя. Еще немного, и Гемер не сделает шагу.

Он сошел с коня, вытер его с головы до ног и поводил, чтобы он не застыл на свежем воздухе и не простудился. Гемер, почувствовав заботу хозяина, обнюхал его руку и мягкой губой дотронулся до лица. Конь, отдыхая, щипал траву, а его хозяин, прислонившись спиной к скале, курил одну папиросу за другой.

Между тем склоны гор заволокло туманом. Лес окутался белой тонкой пеленой. Скалы исчезли в моросящем дожде, тропинки осклизли. Ехать теперь можно было только шагом, да и то с осторожностью. Гемер чутко шагал по краю обрыва. Снова внизу шумно текла река. Джахандар-ага не замечал дороги. Он отдался своим думам и доверился своему коню. Отпустил даже поводья.

Наконец достиг перевала, с которого Джахандар-ага ясно увидел все кочевье: людей, снующих перед шатрами, телят на лугу, женщин, доящих коров. Небо разъяснилось, и оказалось, что солнце уже высоко.

Гемер, обрадовавшись концу дороги, не дожидаясь понуканья хозяина, сам побежал вниз, в долину. Джахандар-ага глаз не спускал со своего алачыга. Ему хотелось на расстоянии знать, что там происходит или произошло. Вдруг сердце его тревожно забилось: перед алачыгом стояли чужие оседланные кони.