Буйная Кура

– Куда денет молла столько арбузов и дынь?

– Продаст. Отвезет в город и продаст.

Ахмед умолк. Рустам, кряхтя, поднялся и заковылял по огороду, взял там один хороший арбуз.

– Возьми, прохладишься.

– Спасибо, ничего мне не надо, дядя. Я пришел по другому делу.

– Это такой порядок: кто приходит в огород, должен попробовать арбуз или дыню. А для чего ты пришел, я знаю. Опять будешь просить, чтобы я отправил Селима учиться. Не забивай себе голову. Это никак нельзя.

– Почему, дядя Рустам? Ведь мы же уговорились.

– Мало ли что. Потом я подумал: не по мне это дело.

– А так тоже нельзя. Вот уж сколько времени я тружусь, учу его. Селим сообразительный, способный парнишка. Он непременно должен учиться. Ашраф учится, разве это плохо?

– Ты Ашрафа не сравнивай. Он сын Джахандар-аги, богатый. А я кто такой?

Ахмед отодвинул арбуз.

– Я же тебе объяснял, что все будет за счет государства. Еда, жилье, одежда - бесплатно. Само учение и подавно. Обеспечат и дорожные расходы. Что ты еще хочешь?

– Нельзя верить этим властям. Уму, непостижимо, что ты говоришь.

– Ей-богу, ты ошибаешься. Поверь мне. Кроме того, я отвечаю за Селима.

– Я понимаю, что ты желаешь мне добра, но...

– Какое "но"? Селима надо учить, вот и весь раз говор.

Рустам некоторое время молчал. Затем затянулся чубуком. Прищурив глаза, сквозь дым посмотрел на Ахмеда.

– Ладно, режь арбуз. Потом подумаем.

– Нечего здесь думать, об этом и разговора не может быть. А я пришел сюда совсем по другому делу.

– Какое еще может быть дело?

– Я хочу взять Селима на эйлаг.

– На эйлаг? К добру ли?

– Сам видишь, дядя Рустам, как здесь жарко. Ребятам трудно учить уроки. А времени остается мало. Я решил собрать своих учеников и увезти их всех на эйлаг. Там они попьют родниковой воды, окрепнут. Как только кочевье вернется с гор, отвезу их в семинарию.

Старик глубоко задумался. Морщинки на его лбу сбежались к переносице, глазки уставились в одну точку. Указательным пальцем он придавил пепел в чубуке и сильно затянулся. Всосал щеки. Голубой дым потек по бороде вниз.

– Слушай, сынок, есть поговорка: "Твоим голосом Коран бы читать". Мы и сами знаем, что на эйлаге сейчас лучше, чем жариться здесь, в низине.

– Я понимаю, дядя Рустам. Но дорожные расходы и еда - все будет за мой счет.

– Откуда у тебя богатство? Ты пришелец и, как я слышал, даже не имеешь путной постели. Куда ты хочешь увезти наших детей?

– Все это правильно. Но у меня сейчас есть немного денег - накопил из зарплаты. Найму фургон.

– А потом?

– Один из вас даст нам войлок, другой таловые прутья для шатра, третий постель. И отправимся на эйлаг.

Голова у Рустама была повязана платком, почерневшим от пыли и пота. Выслушав Ахмеда, он снял платок и, задумавшись, провел рукой по чисто выбритой макушке:

– Слушай, Ахмед, я одного не могу понять.

– Что именно?

– Эти ребята тебе не родственники. Не братья. Ты даже не из нашего села. Почему же так себя мучаешь? Брат брату куска хлеба не даст, а ты...

– Эх, дядя, - глубоко вздохнул Ахмед.
– Это и есть наша беда, что мы друг другу не помогаем... Кто лезет вверх, тот не смотрит на падающего. Один слишком богат, а другой гибнет с голода. Один днем и ночыо трудится, а другой скачет на коне.

– На все воля аллаха, сынок.

– Аллах тут ни при чем. На все воля людей. Не бог делил между людьми эти земли.

Рустам словно впервые увидел Ахмеда. Он слушал и только тихо качал головой.

"Недаром говорят: бойся воды, которая течет тихо, а человека, который глядит себе под ноги. Ишь как речист. Что ни слово - огонь. А казался тихоней. Но вдуматься, все, что он говорит, верно. С головой человек", подумал Рустам и, набив свой чубук табаком, опять задымил.

– Ну и что же ты хочешь делать?

– Помогать своему народу.

– Какими богатствами ты располагаешь, чтобы ему помогать?

– Я грамотный человек, этим и помогу. Если все будут учиться и станут грамотными, исчезнут бесправье и несправедливость. Я хочу, чтобы люди, которые будут жить после нас, жили бы хорошо. Я хочу, чтобы твой Селим учился и стал просвещенным. Тогда он поймет, где добро и где зло. Я хочу, чтобы он не работал на других. Понятно?

– Говоришь-то ты складно. Но мир как жил до нас, так и будет жить дальше. Все, о чем ты говоришь, непоправимое дело.

– Поправимое. Я обучу этих ребят. А каждый из них будет учить детей. Тогда все станут грамотными и просвещенными, невежество отступит. Наука подобна свету. Чем больше она будет охватывать людей, тем меньше места останется для мрака.

– Ладно, может, ты меня и уговорил, сын мой. А с другими отцами ты уже разговаривал?.. Разрежь арбуз. Раз такое дело, я скажу своей старухе, она напечет на дорогу хлеба. Отправляйтесь с богом!

Ахмед достал нож и разрезал арбуз, легко развалившийся на две красные половинки.

12

Ашраф прогуливался по лесу. Увидев в траве землянику, он надел пиджак, который до этого был у него накинут на плечи, положил книгу в карман и опустился на колени. Он начал ползать в траве, ища сладкие сочные ягоды и углубляясь все дальше в лес. Постепенно он так увлекся своим занятием, что не мог бы сказать, давно ли он в лесу и где именно находится. Впереди послышались голоса и звонкий девичий смех. Ашраф встал на ноги. Он увидел, что впереди него за деревьями просвечивает поляна. Девушки повесили веревки на сучок большого карагача и устроили качели. В то время, когда Ашраф подошел к краю леса и все это увидел, на качелях раскачивалась Пакизе.

Девушка была одета в то же самое платье, в котором Ашраф увидел ее тогда, на берегу Куры. Платье раздувалось, как зонтик, на шее звенели бусы, келагай сполз на плечи, а косы метались, падая то на спину, то на грудь. Девушка разгорячилась катаньем, увлеклась и не видела, что качели летают наполовину над зеленой мягкой поляной, а наполовину над зияющей каменистой пропастью. Ашраф не сводил глаз с Пакизе. Ему казалось, что сейчас она в верхней точке слетит с качелей и взовьется высоко в небо, до белых облаков, до самого синего купола. Но сама Пакизе не видела, должно быть, ни глубокой темноты пропасти, ни глубокого светлого неба. Она старалась раскачиваться еще сильнее.