Были два друга
Шрифт:
– Давно приехал? Что же к нам не заглядываешь? Нехорошо!
Василий Иванович молчал.
– А мне кто-то сказал, что видел тебя ночью недалеко от завода. Надолго приехал? Ну, как живешь? Что такой невеселый?
– спрашивал Ломакин.
Василий Иванович вздохнул.
– Нечему радоваться, Павел Захарович.
– Как нечему?! Говорят, в Москве неплохо пристроился.
– В словах Ломакина звучала ирония.
– Все это не то, - Василий Иванович безнадежно махнул рукой.
– А что же «то»?
– спросил Павел Захарович, присматриваясь к собеседнику. При электрическом
Когда- то модный костюм был затаскан и помят, галстук повязан небрежно. Павел Захарович знал Торопова как человека чопорного. Он подумал, что с ним случилась беда. Вспомнил рассказ Брускова о встрече с Тороповым в Москве.
– Друга своего, Николая Горбачева, встречал?
– Нет. Я спешу, Павел Захарович, - ответил Василий Иванович и протянул ему руку.
– Прощайте.
– Ну вот, встретились за столько времени… Нехорошо, Торопов, от старых знакомых отворачиваться. Пойдем на завод. Николай там. Он у нас теперь главный технолог. Растет человек. Пошли.
– Павел Захарович взял его под руку.
– Простите. Очень тороплюсь.
– Нет, мы тебя так не отпустим. Зайдем хоть в партком. Поговорим.
Василий Иванович понял, что от этого человека так просто не отделаешься.
– Ну, если торопишься, провожу тебя. Где ты остановился?
– В гостинице, - соврал Василий Иванович.
– Это мне по пути. Пошли.
Василий Иванович неохотно пошел рядом с Ломакиным.
– А Надежда Владимировна у нас лабораторией заведует. В этом году мы ее в партию приняли, - как бы между прочим сказал Ломакин, будто она для Торопова была посторонним человеком.
Василий Иванович и на этот раз отмолчался.
– Ты что ж, дома не был?
– После всего, что было, вернуться домой?… - в раздумье проговорил Василий Иванович.
– Честно исправить ошибку никогда не поздно.
– Если бы это была просто ошибка.
– А что же это?
– Долго рассказывать, Павел Захарович. Да и трудно говорить…
– Понимаю, трудно. У меня, например, все это тоже трудно укладывается в голове. Ты уж прости за откровенность, - оставить такую жену, детей, родителей… Прямо скажу, не обижайся, не одобряю. С семьей шутить нельзя. Семья - это святое дело. Да, тут и мы дали маху. Не заметили, как ты отгородился от нас, от своих друзей. Не поправили тебя вовремя, не помогли. Нехорошо получилось, нехорошо.
В словах Павла Захаровича был не столько упрек, сколько участие, сожаление, что у Торопова так глупо сложилась жизнь.
– Сам знаю - подло, мерзко. Но это никуда теперь не денешь.
Василию Ивановичу вдруг захотелось поделиться своим горем с этим человеком, распахнуть перед ним изболевшуюся душу. Павел Захарович должен понять его, пусть и осудит. Все равно будет легче. Носить в себе этот груз дальше нет сил. Волнуясь, сначала нерешительно и сбивчиво, потом все больше проникаясь искренностью, Василий Иванович начал рассказы вать Ломакину о своем падении. Они шли по каким-то пустынным улицам уснувшего города, сидели где-то в скверике на скамейке, снова шли по улицам. По мере того, как Василий Иванович без утайки выкладывал перед
Павлом Захаровичем свое давно наболевшее, ему становилось легче, с плеч будто свалилась огромная тяжесть.– Ну вот и вся моя исповедь, - сказал в заключение он.
– Это хорошо, - раздумчиво промолвил Павел Захарович.
– Что хорошо?
– не понял Василии Иванович.
– Что ты рассказал о себе. Некоторое время шли молча.
– Как бы вы, Павел Захарович, поступили на моем месте?
– Вот этого вопроса я и ожидал. Как бы я поступил на твоем месте?
– Он помолчал.
– Вернулся бы в семью.
– Кто же меня простит?
– в отчаянии спросил Василий Иванович.
– Те, кто любят.
– Любят ли?
– Если бы не любили, не ждали. В любовь, Василий Иванович, надо верить, - подчеркнул Павел Захарович.
– Но имею ли я моральное право? Они остановились.
– Это право надо заслужить.
– Как?
На востоке уже занималась полоса зари. Павел Захарович поежился от утренней прохлады.
– Вот что, Василий Иванович, - начал он.
– У тебя хватило решимости обидеть семью, родителей, товарищей. Неужели не хватит мужества искупить свою вину перед теми, кого ты обидел?
– Но как это сделать?
– Жизнь надо начинать заново. Ты оторвался от той среды, которая вскормила, воспитала тебя. Отсюда и все твои беды. Иди-ка, дружок, на завод, отбрось свою гордыню. Другого выхода у тебя нет. А то, о чем ты думал в припадках отчаяния, - удел слабых, безвольных людей, я бы сказал, трусливых, которые страшатся трудностей. Ты молодой еще.
Василий Иванович вдруг заметил, что они стоят возле калитки родительского дома. Значит, Павел Захарович умышленно привел его сюда.
– Да, другого выхода у тебя нет, - повторил Ломакин.
– Не могу…
– Значит, прочувствовал свою ошибку. Вот что дружок, иди-ка сейчас же, не раздумывая… - Павел Захарович легонько подтолкнул его в спину.
Был тот ранний час утра, когда сквозь рассеивающиеся сумерки все явственнее проступают деревья, дома, перспектива улиц, когда серый мрак ночи боязливо прячется по закоулкам, а на востоке все ярче разгорается заря. Василий Иванович посмотрел на небо, причудливо расписанное розовым, красным, пурпурным, оранжевым, и впервые за столько дней заметил его красоту и величие. И все вокруг него прояснилось, предстало вдруг в чистом свете, будто с глаз спала повязка. На сердце не стало того груза, что давил его уже так давно.
Над городом рождался новый день…
1953- 1959 гг.
Павел Кузьмич Иншаков
БЫЛИ ДВА ДРУГА
Художник В. А. Пташинский
Редактор А К. Аванесова
Художественный редактор М. К. Омелянчук
Технический редактор Ю. М. Б а б а к
Корректор А. 3. Г е й к о
Сдано в набор 1.111-63 г. Подписано к печати 2.VII-63 г.
Бумага 84х1081/зг- Бум. л. 6,5. Печати, л. 13,0. Условн. печати, л. 21,32. Учетно-издат. л. 22,5. МА 03105. Заказ № 615. Тираж 75000.