Было такое...
Шрифт:
На площадке подходит один продюсер и говорит: «Алеся. Давай поменьше вот этого крика и истерики, это всех пугает. Я раньше знал тебя другой! Будь поспокойнее, ладно?» А потом буквально тут же подходит другой продюсер и говорит: «Алеся!!! Почему ты такая спокойная?! Я раньше знал тебя другой! Давай побольше крика и истерики, это всех заводит, ладно?» Я заметила, что лучше всего люди разбираются в том, что они не умеют делать.
А потом у нас заболел режиссер. А сейчас заболел актер. И опять отмена смены, опять перенос. И этому пиздоблядству нет ни конца, ни края. Поэтому, пользуясь незапланированными выходными, я пошла себя срочно жалеть. Нашла самый дорогой косметический магазин, где продают самую дорогую косметику, которую производят только вручную и только из натурального сырья. Я надеюсь, что ее делают из реквизиторов и ассистентов по актерам. И когда была в магазине, то позвонил продюсер с другого проекта, который еще только предстоит в ближайшем будущем. Он спросил, мол,
А потом я подумала, что раз есть время, то надо себя привести в порядок всю целиком. И пошла на процедуру эпиляции. Эпиляция — это когда из живого человека выдирают волосы без предварительного умерщвления или наркоза. Я лежала, лежала и уснула. А это как уснуть, когда вам режут голову, но после всех наших съемок ничего не имеет значения. Мастер эпиляции сказала, что первый раз видит такое. А когда она дошла до самого деликатного моего места, то посмотрела туда и вдруг очень громко спросила: «Волейболистка?»
Я не знаю, о чем думает человек, который смотрит другому человеку туда и спрашивает в этот момент волейболистка он или нет. Наверное, она это определила по телосложению, но я подумала и сказала, что да.
Я — волейболистка.
2009/09/29
После ночных смен почему-то опухаешь. Мы снимали почти без перерыва и только ночами. В восемь утра ложишься, в двенадцать дня уже звонит режиссер. Просыпалась такая, будто вчера пошла на вечеринку, поругалась там со своим бойфрендом, он меня бил, а потом я напилась из-за этого и рыдала до утра. Встаешь одутловатая, вся в отеках, как пасечник. И так выглядела вся наша группа. Как пасечники. Восемьдесят пасечников. Все опухшие, глаз нет. На смену едешь в метро в пять вечера и по некоторым признакам определяешь, что погоды стоят хорошие, все девушки в туфлях и легких пиджачках. А ты же на смену едешь, ночью холодно, поэтому одеваешься сразу тепло. И среди всех этих юбочек и заколок чувствуешь себя скатанным пыльным валенком.
Один раз идет смена. Одна из последних. Время четыре утра, сознания нет, водянка мозга. И вдруг я вижу. Я такого никогда не видела. Нельзя сказать, что я мало видела, но тут посмотрела и поняла, что такого не видела никогда. Когда такое видишь, то вдруг останавливаешься на секунду и понимаешь, что параллельные миры есть. Что жизнь — она не только такая, как у тебя, она еще и другая. То есть бывает так, как у тебя, а бывает иначе. И оно настолько иначе, что ты даже догадываться об этом раньше не могла. Нельзя бы было даже предположить. В моей программе, отвечающей за визуальное восприятие действительности, не заложен этот файл.
Все произошло так. Я бегу по площадке, ставим кадр, шум, суета, ночь, ног уже нет, с неба сыпется не дождь, а такая тяжелая влага, которую ты впитываешь, как валенок, и становишься в три раза тяжелее бежать. И вот я бегу и вдруг раз — и вижу. На меня это такое впечатление произвело, что до сих пор в глазах стоит. Вот сколько дней прошло, а я вижу.
Значит, я бегу. Ночь. Непонятно уже, какая по счету ночная смена. И вдруг раз — я вижу его. Он продюсер, как мне потом объяснили. Приехал на площадку посмотреть, как у нас дела. Я его увидела, остановилась и смотрю. Вот тупо смотрю, потому что я смотрю и не понимаю сначала, почему смотрю. Просто пялюсь. Смотрю, смотрю, не могу оторваться. Вот смотрю и понимаю, что такое я вижу первый раз в жизни. То есть продюсеров я видела много. И таких видела, и таких. Но тут я смотрю и понимаю, что в этом человеке есть вот такое, что раньше вообще не встречалось никогда. А что — не могу понять. Обошла его с другой стороны. И так посмотрела, и так. У него был синий-синий платок, который торчал из кармашка. И из-за этого синего-синего платка глаза превращались тоже в синие-синие. Потом у него были ботинки, по которым сразу видно, что ботинки. Еще у него что-то было, я не помню. Все это вообще не имело никакого значения. Даже не помню его лица. Потому что синие платки мне встречались много раз, ботинки тоже — это все не новость. И вдруг я понимаю.
Вдруг я понимаю, что у него. Смотрю и понимаю. Даже рот открыла.
Потому что я вижу, что у него глаженые джинсы.
Вот вы меня сейчас не понимаете.
Но понимаете, не просто глаженые джинсы, а вот выглаженные до гладкой глади. Обычная джинсовая ткань, но она так выглажена, будто не просто так поглажена, а отполирована. Накрахмалена до хруста и четких изломов на складках. И дело не в блеске, там блеска не было. Просто глаженные джинсы — это как взять и погладить все листья на дереве. Или как отполировать поверхность песка на пляже
до идеально гладкой поверхности. Джинсы были такие, будто прошли пятнадцать степеней очистки, девять уровней глажки и определенную технологию сушки. Чтобы ткань лоснилась, не ломалась на складках, не заминалась. Идеальные джинсы. Где-то же в мире хранятся меры веса и длины, их эталоны. Идеальный килограмм, точный метр. Вот это был эталон джинсов. Мне почти 30 лет, высшее образование, я умею стрелять из автомата Калашникова, один раз несла за человеком его оторванную руку, могу построить массовку из двух тысяч человек без мегафона и собираю пальчиковые батарейки, потому что не могу выбросить то, что отдало ради меня свою пусть маленькую, но все таки жизнь. И вот я стою посреди съемочной площадки и вдруг первый раз в жизни вижу глаженные джинсы. Даже подошел постановщик и спросил: «Алеся, что случилось?» А вот как тут объяснишь? Я не знаю, как.Как я могла такое пропустить в жизни? Думаю, наверное, пока я работала ночами, рядом с Москвой ебнули атомный реактор и теперь началось. А я про это не в курсе, так и сдохну валенком.
Один раз мы с подружкой пошли кушать. Мы кушали, а за соседним столом собирался кушать мужчина. Он собирался основательно и начал с того, что выбирал вино. Ему принесли сначала такое, а потом другое. Он держал бокал правильно за ножку, вращал вино по часовой стрелке внутри, отпивал по глотку, перекатывал на языке, поднимая глаза вверх. Одно вино пахло пробкой и ему принесли другое. Я сразу теряю волю, когда такое вижу. Мне нельзя показывать ни глаженые джинсы, ни выбор вина. Потому что я сразу и моментально начинаю верить, что в мире все именно так и устроено.
Один раз мы с другом Лешей были на выставке современных художников. И там выставлялись не картины, а инсталляции. Например, стоит бочка, а из нее торчит мешок, а в мешке капуста, а в каждый кочан вставлены кошачьи головы, а рядом на качелях качается кукла и звуковое сопровождение, которое записано на скотобойне. Называется «Привет, Павлик». А другая инсталляция такая: диван, на котором лежит футбольный мяч, а рядом шланг от душа. Называется «Наш первый поцелуй, когда был август месяц». А другая инсталляция такая: большая картонная коробка, а внутри висит обычная бытовая лампочка. Называлось, как сейчас помню, «Эбонитовый колотун». И вот когда я такое вижу, то очень боюсь. Я, конечно, когда вышла, то говорила о том, что дааа… современное искусство, все такое. А сама думаю, что поскорее бы домой, закрыться на два замка и забыть. Потому что мне начинает казаться, что это все — правда. И мир — он такой. Ты поняла, Алеся? И это очень страшно, очень. Глаженые джинсы, вино пахнет пробкой, футбольный мяч на диване — это ужас.
У меня всегда так: вот я бегу по солнечному летнему лугу, ласточки летают, ромашки качаются, василечки колосятся, коленками подпрыгиваю, юбка полощется по голым ногам, радостная радость и счастливое счастье вокруг, а потом резко хуяк! упала и сломала руку в трех местах.
Так вот что касается мужчины, у которого вино пахло пробкой. Он долго выбирал вино. Официант стоял чуть согнувшись и учтиво смотрел, как клиент перекатывает на языке жидкость. Потом он согласно кивнул, официант облегченно выдохнул и принес специальные приборы для мяса. Мужчина заказал себе стейк редкой прожарки из редкого места на теле животного. Он сидел за столом и не складывал локти. И я видела это. И прямо чувствовала, как у меня подкатывает. Что сейчас опять мне покажут, как оно на самом деле все бывает в жизни, и я опять сломаю голову в трех местах. Мужчина расстелил салфетку на коленках, сел ровно. Думаю, ну все. Началось. Он уверенно взял в правильную руку нож для мяса, покрутил деревянную рукоятку, подумал и начал самым кончиком ножа вычищать грязь из-под ногтей. Happy end.
2009/10/06
Я очень хочу кота. Неистово. До умопомрачения. Но мне нельзя кота. Потому что я работаю, потому что это не игрушка.
И поэтому я тут начала заедать свое нестерпимое горе походами по магазинам. Вот что понравится — то и куплю. Ложка, значит, ложка. Шкаф, значит, шкаф. Куртка, значит, куртка. Жалею себя со страшной силой, зализываю до неприятного блеска. Закончилось все тем, что купила гипсовые скульптуры и поставила на шкаф.
Скульптура не помогла. Потому что я не просто хочу кота, а хочу конкретного. Увидела его еще в начале лета и погибла. Потому что это мой котик. Потому что он белый, а черное пятно под носом, как усы у Гитлера. И у него нет хвоста, потому что по породе так не положено, он Курильский бобтейл. Вместо хвоста помпон, как боб. Гитлер без хвоста. И я хожу вокруг него с начала лета. Страдаю с полной отдачей и самозабвенно. До полного исступления. Извожу всех вокруг.
Но мне нельзя кота, я же понимаю. Потому что ответственность. Заводчица этого волшебного кота исправно каждый день обновляет новости на своем сайте. Вот такой-то котенок продан, а этот будет продан, а вот этот еще свободен. И каждый день по три раза, начиная с лета, я захожу на этот сайт и смотрю новости. Мне даже приснился сон. Будто я не купила этого кота, захожу на сайт, а там написано, что он продан. И я начала плакать так, что когда проснулась, то в ушах стояли слезы. Жалко вам меня? Вот мне тоже жалко. А потом в этом сне было продолжение, что прошло много лет, я прихожу к кому-то в гости, а там этот кот сидит и ему там плохо.