Было записано

— Как дела у Марии и Умута?

— Слава Богу, все хорошо.

— Таверна?

— Я была права. Новая хозяйка все профукивает. Мария этим воспользовалась. Пришла с живыми деньгами. Та не удержалась, конечно. Тут же — цап-царап! Теперь таверна принадлежит нашей семье!

— Янис, Эльбида, Варвара, Ваня?

— Все в полном порядке. Только Умут…

— Что?

— Он, конечно, отрицает. Но, думаю, специально это сделал! — Тамара улыбнулась с видом знатока подобных операций.

— Что сделал? — я был несколько напуган.

— Познакомил Яниса с девочкой-татаркой из соседнего аула.

— И?

— И у Яниса — первая любовь! Рано, конечно, говорить. Может, и пройдет с годами. Но пока он за ней, как на привязи.

— Что наши сказали?

— Ну, Мария вряд ли могла что-нибудь сказать…

— Ну, да! У самой — рыльце в пушку! — я рассмеялся.

— Ага! Эльбида, ты же знаешь…

— Янис для неё — бог!

— Да! Поэтому говорит, что, если ему хорошо с ней, то так тому и быть.

— Умут долго был в Тифлисе?

— Полдня, к сожалению! Отдал деньги, быстро переговорили, поделились новостями.

— Ты все рассказала, что случилось?

— Ну, конечно! — Тома удивилась. — Семья же! Как же можно скрывать?

— Испугался?

— Нет. Я подала все так, что он уехал уверенный, что мы со всем справимся и нам ничего не грозит!

— Нет тебе равных в подлунном мире, жена моя! — я крепко обнял Тамару.

— В мире? — Тома подпустила грозные нотки в голос.

— Во Вселенной! — поспешил исправиться.

— Теперь ты спокоен?

— Тома, пойми, все равно до конца спокойным я не могу быть.

— Почему?

— Потому что я пока не вижу выхода из этой ситуации.

— Почему?

— Потому что Чернышев обложил меня флажками. Сделал так, что я не могу опять выбиться в офицеры. И что теперь? 25 лет в солдатах? Или если куда пошлют, то мне придется отчаянно рисковать, чтобы вернуть былое. А тут, кто его знает, или верну, или останешься вдовой. Вот почему я тебе говорил про развод.

— Больше не говори никогда. С этим мы решили. А с твоими флажками как-нибудь разберемся, — Тома задумалась. — Может, Цесаревичу написать?

— Нет! К таким людям можно кинуться в ноги лишь один раз. Или просто ждать, пока сами предложат.

«Что-то думается мне, что не предложат. Неправ Булгаков, ой, неправ. Не ждите милостей от царей — вот это точнее».

Тамара приняла мою логику. Спросила о другом:

— Мне Рукевич сказал, что этот флигель наш. Это так?

— В смысле? Ты о чем?

— О том, что я перееду сюда. Буду рядом…

— Нет! — на моей памяти я второй раз стукнул кулаком по столу. Вернее, по стене, поскольку лежали в кровати.

— Но, Коста!

— Тамара! Не обсуждается! Я не говорю про развод, ты не говоришь про совместное житье здесь. Не позволю! Поняла?

— Да! — тихо произнесла жена.

— Не слышу!

— Да, муж мой, поняла!

— Так-то лучше!

Тамара перевернулась на живот.

— Ты чего?

— Подумала, может, хочешь отшлепать! — хохотнула.

Я начал гладить её, радуясь, что так удачно завершил разговор, проявил характер… И опять попался.

— Ты должен стараться, Коста! Ты должен найти выход из этой ситуации.

— Знаю, любимая.

— Нет, любимый. Ты не все знаешь, — Тома с улыбкой закрыла глаза.

— Чего я еще не знаю, — моя рука застыла, перестав гладить её спинку.

— Ты не знаешь того, что я беременна!

Глава 10

Коста. Манглис-Дарьяльское ущелье-Малая Чечня, январь-апрель 1841 года.

Проводы получились скомканными и суетливыми. Из-за меня, конечно. Новость о том, что скоро я стану отцом выбила почву из-под ног, заставив забыть обо всем на свете. Думая об этом все время, я не знал, за что хвататься и, в общем, только мешал Тамаре и Бахадуру. Путался между ног. Взявшись за что-то, зависал. Тамару это изрядно веселило. Да и Бахадур не скрывал усмешки. Наконец, Тома просто схватила меня за руки, усадила на стул и приказала с него не вставать, пока она прибиралась во флигеле.

Когда я подхватил её, чтобы усадить на коня, завис опять. Тома болтала ножками по воздуху, терпеливо ожидая, когда же я уже посажу её на седло. А я заволновался.

— Что еще? — спросила жена.

— Как же ты столько времени проводишь на лошади? — спросил я, уже начиная дрожать.

— А что такого?

— Так ты растрясешь все там! — я глазами указал на её живот.

— Милый! Успокойся уже! — Тамара похлопала меня по плечу, призывая все-таки перестать держать её в подвешенном состоянии.

Я последовал её просьбе. Тамара уселась в седле. Взяла поводья в руки.

— Во-первых, срок совсем небольшой. Во-вторых, не я первая, не я последняя.

— Да мне плевать на остальных… — пришлось тут же осечься, поскольку Тамара грозно посмотрела на меня. — В том смысле, что…

— Да, любимый, я понимаю. Ты волнуешься. И ты опять сделал меня счастливой. Даже зная тебя, я не ожидала такой реакции. Но, прошу тебя, успокойся, возьми себя в руки. Сейчас — это самое важное. У тебя впереди всего восемь месяцев, чтобы решить свои проблемы и выбраться отсюда! Вот что тебе должно сейчас больше всего волновать. И не просто выбраться, а выбраться живым и здоровым. А обо мне не беспокойся. Со мной рядом столько людей, которые позаботятся обо мне, что у тебя не может быть никаких поводов для страхов. Разве не так?

— Да, любимая, так! — я, как школьник, стал загибать пальцы, перечисляя всех этих людей. — Бахадур, Микри, Миша…

— Коста! — Тамара рассмеялась. — Я жду ребенка. И не хочу, чтобы мой муж перестал быть сильным и храбрым мужчиной и тоже превратился в ребенка. За двумя сразу я не услежу. Все! Соберись и возьми себя в руки!

Я кивнул. Подошел Бахадур. Обнялись.

— Она права! — доложил он мне. — Будь мужчиной. За неё не волнуйся. Обещаю, что глаз с неё не спущу.

— Спасибо, друг!

…Долго махал им вслед. Пытался унять дрожь. Пока не получалось.

«Легко сказать — возьми себя в руки! Даже в тот день, когда я разлепил глаза на грязной земле под аркой в Стамбуле, я не чувствовал себя таким растерянным и испуганным, как сейчас. Правда, тогда, кроме страха, недоумения, растерянности, ничего другого не испытывал больше. А теперь я, хоть и дрожу напуганный, а только при этом думаю, что нет человека счастливее меня в эту минуту! Хоть и положение — аховое! И все равно!»